Я пенсионер и уже не танцую. В 36 лет я ещё не понимал, почему балетные артисты так рано
выходят на пенсию, а в 38 уже понял. Начались проблемы со спиной, потому что носил балерин
много. Я себя называл «заслуженный домкрат России». И в 38 лет у меня заболели все суставы,
как будто натёрты были. Я настолько не хотел уже шевелиться, что раздражало любое движение.
Это был профессиональный надрыв. Я понял, почему всё-таки умные люди установили раннюю
пенсию артистам, футболистам, военным. Не я первый, не я последний. Сейчас движение для
меня — это движение детской школы балета, которую я создал.

Я счастливый танцовщик. На меня ставились спектакли в Риме, Стокгольме, Париже, Лондоне.
Я станцевал весь репертуар Мариинского театра, все первые партии и вторые. А вторые намного интереснее! Такие как Тибальт (балет «Ромео и Джульетта»), Ганс (балет «Жизель»), Ротбарт (балет «Лебединое озеро»).
Еще служа в Мариинском театре, я создал Детские школы балета, это мой частный бизнес, он требует стопроцентного внимания. Когда пришло время, я выбрал уход на пенсию, чтобы все силы уделять моим школам.

Они характерные, над ними больше работаешь на протяжении всей творческой жизни. Они
взрослеют с тобой и профессионально растут. Вот, например, Визирь из балета «Легенда о любви», балетмейстера Юрия Григоровича. Это самый потрясающий балет, который может быть, я им вдохновляюсь до сих пор! При всём таланте Григоровича, как балетмейстера, самое гениальное в том, что он собрал вокруг себя потрясающую команду, в которой важную роль сыграл художник Симон Вирсаладзе. Он на пустой сцене сделал книгу, из которой выходит сказка. Он прорисовал всех персонажей детально — костюмы, позы, руки — народу, воде, огню, Визирю и всей его армии. Мне посчастливилось танцевать в роли Визиря и удалось не просто сохранять стиль хореографии, а привнести много своего.
К таким ролям готовишься долго, сложнее всего найти и зацепить те нотки характера, которыми
обладают герои. Например, Гирея я долго искал в себе и никак не мог подцепить его сущность. Но как-то раз в гостях у моей первой жены, с которой у нас общий сын и прекрасные дружеские
отношения, сидя за столом, я мучительно думал о роли, искал в себе Гирея. И неожиданно обратил внимание на то, что происходит вокруг меня — бегающие дети, суетящиеся на кухне женщины, ухаживающие за мной, — так вот он мой хан Гирей, почувствовал я и стал вытаскивать его изнутри по ниточке, начал наматывать роль на клубок.
А ещё есть игровые моменты в спектакле. Они самые интересные. Как говорят мастера: нужно
проработать роль до кончиков мизинца. Вся наша энергия передаёт характер роли зрителю.
Хороший артист балета должен выйти и в первую же секунду взять зрителя, а потом уже в конце
отпустить. И вот это «взять» — это и лицо, и руки, и ноги, все позировки. Их совокупность и есть грамотность артиста.

У меня всё банально. Я родился в семье артистов балета, меня кулёчком принесли за кулисы.
Родители танцевали, а я потихоньку вышел из этого кулёчка, начал бегать, хулиганить и
поджигать костры за кулисами, за что постоянно получал нагоняй от администрации театров и от родителей.
Балетные данные мне природа дала и родители, все вокруг это видели и поддерживали. А мой
первый выход был совершенно анекдотичным. В Томском театре оперетты, где два года работали мои родители, артисты балета решили подшутить — одели на меня бескозырку и дали автомат. В оперетте «Севастопольский вальс» была музыкальная реприза — море, посередине сцены тряпочка болтается. И вот, я вышел посреди этого моря и пошёл в бескозырке и с автоматом сквозь него. Народ смеялся, родители мне опять выговор сделали. А мне четыре года. Но фотография осталась с того выхода.
А так, я выходил с детства, ещё до училища, в Омске, вместе с отцом. Там балетмейстер Давид
Авдыш поставил балет «Тиль Уленшпигель». И мне доверили роль маленького Тиля. Его отца
сожгли, он шёл с этим пеплом на зрителя, переживал, плакал. Это была настоящая драматическая роль, требовалось передать все чувства ребенка, у которого сожгли отца. А папа
мой играл большого Тиля, выросшего. У нас получился семейный подряд. И так началась моя
осознанная карьера балетного артиста.
После я поступил в Пермское хореографическое училище. Жил отдельно от родителей, четыре года там проучился. А потом захотел в Петербург, в Академию русского балета, тогда ещё училище. И мы с отцом поехали. Поступил с трудом, опоздали, и характеристика по поведению в Перми у меня была бандитская. По данным я проходил, и отцу сказали, что в интернат мы его не возьмём из-за такой характеристики, но если вы переедете и будете жить с ним, то добро пожаловать. Отец в то время служил в Самаре ведущим солистом, тогда чуть ли не единственным. И он бросил карьеру из- за меня, поехал со мной. Танцевал в «Тройке», в варьете. А сейчас стал дьяконом Владимирской церкви. Много лет уже церковнослужитель. Ему нравится, он светлый, чистый человек, жизнемирской, весёлый.

Заслуженный артист России, народный артист Республики Северная Осетия-Алания. Лауреат
театральной премии «Золотой софит», член Международной танцевальной ассоциации UNE
SCO и президент Благотворительного фонда «Пропаганда и Возрождение Русского Искусства», основатель и генеральный директор детской балетной школы Ильи Кузнецова.
В 1995 году закончил класс Владилена Семёнова в Академии Русского балета им. А. Я.
Вагановой. С 1995 по 2014 гг. в Мариинском театре в номинации «Лучшая балетная роль»
(сезон 2000—2001) за партию «Звуки пустых страниц» и роль хулигана в балете «Барышня
и хулиган».
Солировал не только в Мариинке, но и в театрах Соединённых Штатов Америки, Англии,
Швеции, Франции, Китая, Японии, Украины, Италии, Финляндии, Испании, Германии, Югославии. Исполнял роли: Принц Зигфрид, Ротбарт («Лебединое озеро»), Иван-царевич («Жар-птица»), Граф Альберт, Ганс («Жизель»), Конрад («Корсар»), Принц Шарман, Фея Карабос («Спящая красавица»), Хулиган («Барышня и хулиган»), Спартак, Гармодий («Спартак»), Хозе, Тореро («Кармен-сюита») и многие другие.

Нет. Он сейчас счастлив в церкви, лучезарный человек. Мы иногда коньячок откроем,
разговариваем об этом, но он никогда не попрекает, он даже как бы и забыл. У него сейчас другой мир…

В чисто профессиональном плане — нет, не было.
Я всегда знал, что я на месте, что я лидер. И в Перми, и в Питере. В Вагановке у нас очень
сильный класс собрался, и несколько лидеров было. Но каждый из нас чем-то своим брал.
Поэтому конкуренции особо не было. Дрались? Да, но это больше мальчишеское, не
профессиональное. Доказывали, что ты мужик или ещё что-то такое.

Сына своего я отдал в Академию танца к Борису Эйфману. Это молодая школа, и им ещё надо
повариться. Я знаю, что такое создание школы, утряска педагогического состава. Я Ярику сказал:
«Тебе нужно хореографическое образование, чтобы потом мы с мамой могли кому-то наши
школы передать». И ему очень нравится. Школа Эйфмана берёт после первого класса. Не как у
нас — после третьего или четвёртого. И совершенно другая методика. Они уже с первого класса растягиваются, у них бальные танцы есть, гимнастика, подготовка к растяжке очень сильная.
Ярику пока нравится, учится. Нам тоже нравится. Школа там шикарно сделана — четырнадцать
балетных залов. Чистая, красивая. Молодец он — и балетмейстер, и хозяйственник. Помогаем им, много детей к ним направляем.

У нас большая семья, много путешествуем, на машине ездим. Это лето мы в Крыму проводим,
восемь дней до Крыма ехали, останавливались и под Тверью, и в Воронеже, и в Керчи у родственников.

У меня так бывало довольно часто. Иногда те, кто берёт интервью, забирают на себя инициативу и большую часть сами разговаривают. Это тормозит диалог, и сам не раскрываешься. А когда дают монологу развиться, он льётся и льётся, и хотя не всегда интересный, но выливается в темы, которые хотел сказать, но не мог раньше. С вами мне легко.

Начну с того, что я счастливый человек! Я занимаюсь своим делом. Я его с детства знаю, с
рождения, и всю жизнь им занимался. Если у нас каждый будет заниматься своим делом: кузнец — ковать, гончар — лепить горшки, пекарь — печь хлеб, то никому не придётся жаловаться. Все
должны заниматься своим делом.

Да, сложно бизнес начинать, особенно в наше время, особенно в нашей стране. Но те, кто
жалуется, никогда ничего не сделают. А кто пройдёт тяжелый период, обязательно добьётся
своего. Мы с супругой продали квартиру и землю, чтобы начать бизнес. И мы не жалеем. А мне
некоторые говорят: «Ну как вы без квартиры?» Да нормально! Заработаем мы на эти квартиры. А
представьте, есть квартира, и вышел я на пенсию, и что мне делать? А дела нет. Работать со своей шеей я никуда не пойду, и никому я не нужен.
Супруга мне помогает — она мой директор по школе.

Учениками я горжусь, в прошлом году у меня 13 человек ушло из школы в высшие заведения:
девять человек — в Академию русского балета Вагановой, четверо попали к Эйфману в
Академию. Это большой процент успеха для школы. И это наш общий труд. Я помню, когда пришли преподаватели, профессиональные танцовщики, и впервые увидели детей, они были
ошарашены. А что с ними делать?
Качество наших педагогов очень выросло за шесть лет. Мы уже понимаем, как общаться с
детьми. Детская психология очень важна. В первую очередь я прошу, чтобы педагоги дисциплину налаживали. Это и форма, которую я придумал, и то, как педагог ставит себя на уроке. Я за такую дисциплину: без «ути пусиньки», никому не хамить, не грубить, и чтобы дети
смотрели на педагога как на взрослого. На дисциплину уже можно накладывать методику.
Если дети слушают педагога, тогда класс становится неким ансамблем. И в конце года обязательно виден результат на экзаменах. В этом году у нас тридцать шесть классов сдавали
экзамены, выпустились замечательные дети, и они начинают прославлять нашу школу.

Да, около четырехсот только в Питере. И это в разных районах города. У нас есть главная
проблема, о которой я говорю давно, но её не хотят слышать. Многие считают, что мы
занимаемся бизнесом. Но мы зарабатываем не так много. В основном весь заработок уходит на аренды, на покрытие затрат летнего периода, ведь занятий летом нет. Я очень долго просидел в
разных бюрократических кабинетах и комитетах, ждал и просил, чтобы нам помогли какими-то
залами. И я ищу выходы разные, но никто помогать не хочет. Чиновники к нам относятся как к
коммерческой организации. Я говорю: «Мы столько детей уже выучили! Массовость — это наше достижение!». Не слышат… Мы не просим денег. Мы эти деньги заработаем. Сейчас мы вырулили. А были у нас и проблемные годы, когда нам с супругой и есть не на что было. А все думали — у нас столько детей, мы столько зарабатываем!
Конечно, это поиски, пробы. Сначала много ошибок совершаешь, а потом уже становишься профессионалом.

Комитеты по культуре и по образованию пытались помочь, но это капля в море. Мы-то выживем — сейчас я чувствую себя абсолютно на ногах в плане школы и другого направления. Мы шьём
чуньки, «Иль-чуньки» называются. Я их придумал, но, конечно, взял это у канадцев. Модель срисовал почти полностью, назвал чуньками, и мы начали шить у нас на фабрике. Самое ужасное было найти материал. Два года искал, особенно для подошв. Это была эпопея, до истерики доходило. Я ерепробовал всё. Помог случай и дурацкая идея. Иптак бах — получилось.

Да. Не знаю, как у нас ракеты собирают, но чуни — это просто ужас какой-то. Намучился я. А
сейчас доволен, и уже много из-за границы заказывают. Мы ещё мульку сделали — их можно
сделать с именем и в русском народном стиле. К чемпионату мира вот выпустили с рисунком
чемпионата мира.

Мы с Татьяной Парфёновой и с балетмейстером Петром Базароном сделали великолепный
спектакль. Я написал либретто под музыку Чайковского «Щелкунчик». Так как это совершенно ни на что не похоже, я назвал его «Маша и Щелкунчик». Там говорится о взаимоотношениях детей в школе модельного искусства. Весь спектакль Таня Парфёнова придумала. Когда я услышал, у меня челюсть отвисла — она так здорово всё сделала, высший профессионал! И мы друг друга чувствуем. Я всегда ухожу от неё заряжённым, вдохновлённым, аж до тряски, до внутреннего восторга.
В спектакле всего четыре взрослых роли — звёзды из Мариинского и Михайловского театров,
а всё остальное делают дети. Получилось очень по-европейски. Татьяна создала костюмы из ста
оттенков белого. Настолько интересны эти костюмы, всё выглядит так, как будто вырезано из
бумаги. У детей платья — разные снежинки. А выполнены они просто шедеврально. Но и
потрачено было немало — я нашёл девять миллионов рублей и всё вложил. Мы с премьерой
попали на осень 2014 года. Мне деньги дали, а тут обвал рубля. И премьера стояла как раз в декабре, когда все побежали за телевизорами, особенно мой контингент, семейный. И мы волновались, что не соберём зрителей. Конечно, хотелось больше народа, но потихоньку, потихоньку — в ДК Горького, в Пушкинском театре, в Александринском, потом в БКЗ… Сейчас хотим в Финляндию ездить со спектаклем.

Открывал я эту школу для того, чтобы правильно готовить детей к балету. Я много смотрел на
поступления в Академию русского балета. Они начинают набирать спортсменов, особенно из
гимнастики. Потому что эти дети растянуты и с трёх лет уже спортсмены. Но! Дети растянуты, но
растянуты не в нашей методике. Это разные вещи. Они другие, они спортсмены, не артисты. У моих друзей в Японии и США есть именно балетные детские школы. Дети с трёх лет занимаются. Я ездил к ним, смотрел и захотел тоже воспитывать наших балетных, театральных детей.
У меня никогда не было флага, который я бы развевал и говорил, что все мои дети поступят в
высшие балетные академии. Это и не нужно. Они будут грамотно воспитаны в балетном смысле. С четырёх лет они уже знают все балетные точки, позы, они выходят на сцену. Пускай потом станут рабочими, математиками, бизнесменами, но эти люди будут уже грамотно ходить в театр, понимать, почему так или не так. Вырастут настоящие культурные петербуржцы. А те, кто после нашей школы по каким-то критериям не подходят высшему балетному образованию, но очень хотят танцевать дальше, могут идти в любые другие танцы. Потому что классика ставит на ось. Это база и для гимнастов, и для фигуристов, и для народников.
Когда я начал создавать школы в Петербурге и Ярославле, аналогичных проектов не было. Они
начали появляться только после, через год-два. Я доволен тем, что сейчас происходит.