Всеволод:
Это правда, есть такие люди — поэты, они могут по-другому слышать язык, а у меня как-то нет этого. Даже если садиться и пытаться работать, а в этом есть большая доля ремесла, меня это как-то не вдохновляет. Если надо заниматься на фортепиано, я понимаю какой будет результат: я услышу, увижу и это вдохновляет. А работа над текстом нет.

Это то же самое, почему я не инженер. Потому что это не моё дело. Я не авиаконструктор потому же, почему не пишу стихи.
Но однажды я познакомился с творчеством Бориса Рыжего. Всё встало на места само собой, пошло много песен и все очень хорошие.

Всеволод:
Мне много людей подряд говорили про него, мне даже подарили его книгу. Но я к ней притронулся не сразу, месяца через четыре. Было грустно, ничего не писалось совершенно, не было подходящего поэта. И мне он понравился. Мне показалось, что мы чем-то похожи с ним. Но оно как-то само собой не рождалось, и я решил специально писать песни — в качестве упражнений. А потом как-то пошло.

Сейчас создаётся много песен на стихи Бориса Рыжего… Проблема в том, что мы им заинтересовались случайно, ничего не загадывая, а он теперь значительно популярнее, и сейчас все его эксплуатируют. В какой-то момент мы решили, что надо уже скорее записывать эти песни, чтобы потом не получилось так, будто мы это «сделали потом». Хотя некоторым песням на данный момент уже два года.

Всеволод:
До этого я играл и пел с другими музыкантами. С Ксюшей мы познакомились в 2019 году. В ранних песнях не слышалось такого количества, как бы это глупо не звучало, музыки. Она стала проще с Б. Рыжим и понятнее, и гармонии стали ближе человеческому уху. И оттого появилось желание ещё какого-то голоса. И с тех пор все песни мы поём вдвоём.

Всеволод:
Я слышал как она говорит, ну… и этого достаточно. Ксюша поёт чисто, что для меня очень важно.
Ксения:
Я помню эту историю. Я сидела в училище в концертном зале и пела под гитару. Мне уже тогда нравилась музыка Севы и я что-то подобрала. Сева пришёл и такой «О, добрый вечер!». И он начал играть песню «Луна не проснётся», а я стала подпевать.
Всеволод:
И уже после того, как я вернулся с одного фестиваля, мы начали заниматься пением каждый день, распеваться и выстраивать дуэт, потому что мы начали давать акустические концерты — формат, когда мы без микрофонов, в хорошей акустике и нас обоих хорошо слышно на том уровне, на котором надо, независимо от звукаря.

Ксения:
Мне, как поэту, очень повезло, так как у меня есть актёрское образование. Когда я победила первый раз в Poetfeste, мне члены жюри говорили: «Ты, Катя, только вышла и мы уже обалдели. Вышла красавица». Я заметила, что многие поэты настолько сбавляют себе важность, что позволяют прийти неаккуратно, неряшливо, с нечистой головой. Это очень отталкивает. Также члены жюри говорили: «Ты открываешь рот и каждое твоё слово слышно». Тут мне, конечно, тоже повезло. У меня есть театральная студия, и я со своими детьми 3–4 раза в неделю занимаюсь техникой речи. Естественно, я знаю, как нужно подать. Огромное количество гениальных поэтов с офигенными стихами бубнят себе под нос, стесняются. Кто-то ещё чешет жирную голову.

Ксения:
Меня позвали туда подружки, когда мне было 10 лет. Я пришла, и там была наша регентша, праправнучка Римского-Корсакова, шикарная женщина. Это классный пример того, как человек может построить не карьеру, но организовать всю свою жизнь вокруг красоты. И она просто развивает таких людей, как я, которые пришли с улицы в 10 лет. И я там пела очень долго.
Это классно, что есть такие люди, которые могут показать, куда тебе идти, если ты хочешь этим заниматься.

Всеволод:
Я послушал её и понял, что это то, что нужно. Бывает, когда ты видишь в ком-то потенциальное зерно, а бывает видишь то, что нужно. И было то, что нужно. У неё был чистый примарный тон, это которым мы все говорим. У меня много поющих людей в окружении, девочек в том числе, но
у Ксюши ещё много харизмы, что немаловажно для сценической работы.

Ксения:
Я очень благодарна, что мы поём с Севой вместе. Заниматься не своей музыкой тоже надо со вкусом. А не своей музыкой я занимаюсь всю свою жизнь. И это очень важно, чтобы ты занимался той музыкой, которая тебе нравится.

Есть люди, которые могут стать проводниками красоты, а есть люди — инструменты. И если ты можешь стать хорошим инструментом, то это классно. Если ты сам дурачок, безногий пёс, и не можешь этого сделать сам, то очень здорово, если кто-то найдёт тебя и к этому приведёт.

Всеволод:
На самом деле я не могу так ответить, потому что я не слышу их со стороны. И когда что-то получается-рождается, и вроде бы я даже со стороны могу оценить, но на самом деле это не так. Я не могу со стороны оценить. Мы же это делаем не потому, что нам по кайфу это слушать, а потому что нам по кайфу это делать. Потому что это что-то, что для нас важно. Ксения, а тебе как наша музыка?

Ксения:
Мне нравится. Если бы мне не нравилось, я бы не пела. А эмоционально…

Всеволод:
Паническое возбуждение.

Ксения:
Да, да, это оно. На самом деле, есть очень много песен, которых нельзя услышать нигде, кроме наших концертов. Я бы не сказала, что у нас в группе сильно совпадают вкусы по поводу песен, потому что есть песни, на которые Сева говорит: «Так, это хит. Нам надо это отрепетировать 40 раз, и чтобы это было с кайфом». Но кайф как производителя чего-то и кайф как воспроизводителя чего-то — это разные вещи. Я знаю, что я не автор этих песен и у меня нет столько права голоса. Просто, если ты что-то критикуешь — надо что-то предлагать. А если ты музыкальный инструмент, ты не можешь ничего предлагать. Если бы я претендовала на другую должность в коллективе, я бы это делала. Я бы приносила свои аранжировки, свои идеи, но у меня нет в этом потребности.

Всеволод:
Это здорово. Это так и надо. Мы так и хотели. Нам хорошо, когда мы выступаем, и если люди после этого ещё что-то чувствуют, то это точно хорошо.

Ксения:
Всё именно так. Иногда мне кажется, что то, что мы делаем, не настолько хорошо, чтобы это высокое в людях возбуждать, а потом оказывается, что может.

Всеволод:
А что некоторые люди это так тонко ощущают, это, скорее, говорит больше об этих людях, чем о нас. И хорошо, что они есть, хорошо, что они к нам приходят. Мы занимаемся не самой массовой культурой. Эти люди, которые так же, как и мы, вместе с нами способны что-то такое ощутить — это очень дорого.

Всеволод:
Это от выражения «ходить гоголем».

Всеволод:
У меня есть что сказать точно. В гимназии, где я учился, был замечательный Илья Михайлович Аршанский, директор, который постоянно говорил нам про тишину в голове. Он вёл хор. И он нас учил всех, что перед тем как запеть — «А теперь — тишина!». Все замолкали и он говорил: «Вы шумные, дети», хотя звуков никто не издаёт. И тогда я не понимал этого. Он говорил про «тишину в голове, тишину в голове». И пока все не прекращали мысли в своей голове, он не
начинал. Кто-то просто ждал, кто-то думал об этом… И в определённый момент становилось тихо по-настоящему.

Сейчас я преподаю детям и теперь это ещё лучше понимаю. Я слышу этот их головной шум. Когда детям получается убрать этот шум в головах, я вижу это по их взглядами. И тогда получается музыка.

И это всё напрямую переносится на творчество. Именно из тишины, которая возникла скорее вопреки шуму, рождается мелодия и ритмика.

Мне кажется, поэтому люди занимаются медитацией. Чтобы в этой суете невероятной не отпускать это состояние. Потому что песням писаться надо, они не писаться не могут, а спокойствия в жизни нет. И этот вечный зуд в ушах, который мы слышим даже когда находимся в одиночестве в тёмной комнате, выключается. И действительно становится тихо. Я его явно ощущаю, когда этот «зуд» проходит, и пишется песня. Даже если песня что ни на есть громкая, она всё равно берётся из тишины. Тишина мысли, тишина вокруг, внутри и снаружи. И на концерте то же самое: там гораздо сложнее, потому что гораздо больше надо всё отключить. Когда много людей вокруг,
и у каждого в голове свой шум, и он транс-
лируется ещё на тебя, и у Ксюши — свой, у
меня — свой, надо нам его отпустить, ещё и
вместе. И когда ты на концерте тишину эту
ловишь, это уникальный момент. Рождает-
ся звук.