На главную

Достоевский по-балановски

Автор: Эвика Сивакова
Фотографии: с сайта театра

Достоевский по-балабановски

Тем, кто думает, что театр интерпретации отживает свой век (дискуссии о его кризисе периодически возникают в профессиональной среде), однозначно стоит увидеть «Идиота», премьера которого состоялась в «Приюта комедианта» 1 октября. Режиссёр Пётр Шершевский, как вы понимаете, опирался на великое произведение Достоевского. Однако приводить сюда старшеклассников с целью проиллюстрировать литературный источник точно не стоит. Спектакль-то по мотивам: в программке указано, что адаптировал классику к современности драматург Семён Саксеев. Упс! Оказалось, что это творческий псевдоним того же Шершевского.


На спектакль нужно бежать за свежим прочтением и разбором романа через призму психоанализа. Кстати, набор персонажей сокращён почти вдвое. Вы не увидите скабрёзного Фердыщенко, но какие-то из его реплик услышите от Гани (Александр Худяков) — единственным сохранившимся в спектакле представителем семейства Иволгиных. Сёстры Епанчины, коих в оригинале было трое, собирательно сосредоточились в одной Аглае (Анна Саклакова). А Настасья Филипповна (Татьяна Ишматова) и Лев Николаевич (Илья Дель) десакрализировались до Насти и Лёвы. Таким образом режиссёр неплохо сократили ментально-временную дистанцию: вы только гляньте, какие они, живые, родненькие, почти наши соседи. Да, кажется, именно в этом была цель новой версии хрестоматийного текста.


Лёва — поэт, редактор «Медузы», иноагент, страдающий депрессией и шизофренией, читающий яростный и актуальный рэп в моменты приступов. Настя — сирота, жертва насилия, бунтарка. Парфён Рогожин (Антон Падерин) — мажор с несколько быдловатыми замашками, но с чувством справедливости, иногда и вовсе хороший малый с душой нараспашку. Ганя — неудачник, работающий в сфере рекламы, и бесхарактерная натура.



Со стороны Шершевского было умно обозначить жанр постановки как сон. Три акта — три сна: это похоже на «работу с возражениями» в маркетинге, данный ход заранее снимает возможные зрительские претензии. Ну ясно же, что во сне возможно всё, есть где разгуляться. Такой приём очень любят и Андрий Жолдак, и Юрий Бутусов. Да и кто его не любит? Но театральные вселенные этих режиссёров построены по своим законам, у Шершевского же как-то иначе. И дело даже не во Фрейде и психоанализе.


Эстетику Шершевского, с его маниакальной тягой снимать спектакли-фильмы, максимально используя видеопроекции и чтобы лица актёров были даны крупным планом (видео — Максим Баскаков), было бы логичнее рассмотреть в контексте киноискусства. И вот чьему режиссёрскому языку созвучнее всего мне показался язык Шершевского, так это Алексею Балабанову. Я вижу немало перекличек «Идиота» с общей балабановской философией. Не уход во внутренние фантазии режиссёра, а желание понять современников и представить, как жили бы герои Достоевского сегодня. То, как работал Балабанов, можно описать как бесконечное приближение к абсурду, попытка его расшифровать, изобразить посредством кино, вытащить его проявления из закромов реальности. То есть, если говорить на языке психологии, осознать свою Тень, вынуть её из подсознания и отрефлексировать.


«Мне не уютно жить с мыслю, что мы всего лишь клетки», — произносит Мышкин. Скорее всего, Дель играет архетип Мудреца. Больного, но осознающего свою инаковость, поэтому он вполне может успешно социализироваться. И в то же время не может. Точное попадание Ильи Деля в роль Лёвы может сделать эту работу одной из лучших, если не самой лучшей, в биографии актёра.


Похожим «недугом» героя-одиночки страдает Настя. Она тоже израненная душа, только вот не щадит она себя, как это делает Мышкин, а сгорает в аутоагрессии. И это роднит её с Парфёном Рогожиным. Так создаётся известный любовный треугольник. Только любовный ли? В концепции постановки вернее было бы говорить о созависимых отношениях и «треугольнике Карпмана». И, конечно, открывается большое поле для подробного анализа архетипов... Но мне не хочется превращать рецензию в психологический разбор, потому что зрителям будет гораздо интереснее самим поиграть в психолога и каждому сделать свой вывод. Психология — тренд 21 века. Шершевский делает на это ставку.



Три очень разных акта показывают зрителям три уровня восприятия действительности. Сначала преимущественно действие происходит в публичных локациях: аэропорт, поезд, гостиная Епанчиных. Затем герои перемещаются в маленькую шавермную, после которой уже оказываются в квартире Насти на праздновании её Дня рождения. Пространство как будто бы всё больше и больше сужается и в итоге мы оказываемся в чёрном кубе, который, наверняка, символизирует внутреннее пространство человека, его мысли. Все диалоги третьего акта записаны на камеру технически необычным способом, в мрачной чёрно-белой гамме (художник — Анвар Гумаров; художник по свету — Стас Свистунович).


В «Идиоте» важен каждый актёр. Запоминающийся хоровод героев-одиночек. Одинокими предстают и Епанчины, Иван Фёдорович (Геннадий Алимпиев) и Елизавета Прокофьевна (Татьяна Самарина), давно охладевшие к друг другу. Семьёй их можно назвать только формально. Их объединяет разве что общая грязная тайна: в 16 лет Настя подверглась насилию со стороны приёмного отца, Ивана Фёдоровича, и Елизавета Прокофьевна равнодушно скрывает сей факт от всех, даже от себя самой.



Собрались все эти люди в настиной квартире, которая вообще-то стилизована под жилище советских времён, с неизменным его атрибутом — пёстрым ковром на стене. Наступает момент развязки, то есть скандал: Настя уезжает с Рогожиным. У Достоевского в этой мизансцене она кидает деньги в камин, а Ганя бросается за ними в огонь. У Шершевского-Саксеева она заставляет Ганю встать на стул и трижды громко прокукарекать. На столе вместо праздничного ужина роллы из «Dostaevsky»... И по этому поводу придуман гэг: Епанчин спрашивает, мол, «причём здесь Достоевский?» на реплику Насти про еду. Специфического и чёрного юмора в постановке немало. Опять же, как и в фильмах у Балабанова.


В одном из своих редких интервью Балабанов ответил на вопрос телезрителя следующим образом: «Кино — это не отражение жизни, а представление о жизни. Кино — это некая условность». В «Идиоте» Шершевский достиг баланса между условным и реалистичным. Да, кажется, что он ставит вполне сюжетный материал — так, как могли бы снимать данную историю в кино, — при этом там ведь много звенящего абсурда. И абсурд вдруг прорастает в реальность. И уже одно от другого не отличишь: что-то на кафкианском. Балабанов, как известно, к Кафке не был равнодушен и с него начинал свой творческий путь. А Кафка в свою очередь как будто подражал Достоевскому. И вот эта связь времён и всего со всем отлично передана Шершевским.


Дроблёный, трёхчастный спектакль оказался на редкость внятным высказыванием. И даже неожиданный момент, когда Дель цитирует в доме Епанчиных отрывок из знаменитой предсмертной записки Фёдора Михайловича, предварительно обратившись ко всем присутствующим: «А давайте я вам кое-что из Достоевского почитаю», — органично влился в сюжет постановки. Из подобных контрастных мизансцен и собран спектакль-конструктор «Идиот».


Ближайший показ состоится 31 октября.




Блог По-культурному