— Стравинский — композитор первой половины двадцатого века, а этот век — очень необычное время. Его очень легко разделить пополам: первая половина не похожа на вторую ни по смыслам, ни по средствам выразительности. Это время воодушевлённых экспериментов, полных надежды и рациональности. Композиторы перекраивают музыку, используя оболочку из старых систем, и наполняют их новым содержанием. Вторая же половина двадцатого века сильно отличается: музыканты пытаются творить вне этой системы новыми путями. Это серьёзный авангардизм, расколовший сообщество музыкантов и слушателей. Стравинский — очень важная фигура первой половины двадцатого века, потому что вся его музыка дала сильный толчок процессам, запустившим вторую половину столетия. Он, на мой взгляд — один из самых приятных слуху, но при этом радикальных и смелых хулиганов-авангардистов, рациональных и иррациональных одновременно. Игорь Фёдорович — эпатажный и очень яркий товарищ, которого стоит послушать, потому что он разрешил всем быть собой. Такая вот вдохновляющая персона.

— Сперва стоит объяснить, почему я считаю Стравинского эпатажным. Слава Богу, в XX-м веке с фото и видео всё было в порядке. На Моцарта мы посмотреть не можем, а на Стравинского — можем. Игорь Фёдорович был очень эпатажным медийным образом: он ярко одевался, мог сочетать фиолетовый пиджак с лимонным галстуком, и дирижировал он очень странно, практически выбрасывая кулаки. В современном мире он был бы самым известным дизайнером одежды или блогером-миллиоником. В музыке это тоже отразилось — его характер в ней слышится. Самое скандальное произведение Стравинского — «Весна Священная», премьера которой была в 1913 году. В ней он позволил себе не ограничиваться рамками идиллической жизни русского народа, списанной с лубочных картинок. Стравинский взял супер древний, архаический слой — языческий ритуал, где девушка должна танцевать до тех пор, пока не упадет замертво. В целом, «Весна священная» по музыкальному облику больше похожа на оркестровый хип-хоп, чем на классическую музыку. Тогда ему было довольно мало лет, он был не слишком известный, а уже такое сделал. Мне кажется, что Стравинский особо и не задумывался. Будь он человеком менее смелым, можно было сказать, что он пошёл ва-банк. Для него это было просто органично — взял и написал. Во всех последующих сочинениях было так же. У него есть «Свадебка», в которой он использует два рояля и все ударные инструменты, создавая жёсткий звучащий кластер. Не понимаешь, как такое могло прийти в голову, а Игорь Фёдорович взял и написал. Его смелость и авангардизм проявляются в составе инструментов, в резких звучаниях, в большом количестве повторов, и в темах, которые он выбирает. Во всей музыке Стравинского есть доля смелости, эпатаж и эксперимент.

— «Конечно, да, это так созвучно с сегодняшним днём» — сказал бы кто-то общими словами. Нужно подумать, может быть и нет (смеётся). Всё актуальное идёт от ощущений современного слушателя и его запросов. Если посмотреть самую популярную не академическую музыку по количеству прослушиваний на стриминговых сервисах, можно увидеть, например, Билли Айлиш, или того же Моргенштерна, которого никто не любит, но все слушают. А кто это — их вроде и не видно, а прослушиваний миллионы, десятки миллионов! Из этого становится ясно, что у слушателя есть запрос на моноэмоцию: одна эмоция — один трек, максимум — меняются оттенки. Ещё расслабленное произношение, безэмоциональность, неяркие, выразительные средства — всё это создает монотонность, которая тебя погружает в особое состояние. Но это не минимализм, потому что есть запрос на очень сложный синтез звука. Это черты современной музыки. Что я вижу из этого у Стравинского? Синтез звука — тогда, конечно, он электронную музыку не писал, но по-своему звук синтезировал. В той же «Весне» каждый звук состоит из большого переплетения тембров, то есть это сложносочинённый звук, это пласты оркестра, которые не прослушиваются так же легко, как у Чайковского. Это тёмный, плотный, махровый, яркий звук, в котором непонятно, который инструмент играет. В этом плане музыка современна. В плане монотонности «Весна», «Симфония псалмов», её третья часть, какие-то фрагменты из «Петрушки» или «Агона» — точно «да». А в остальном — «нет». К примеру, какие-то его додекафонные эксперименты, которые он совершал в последний период творчества, сейчас совершенно не органичны для слушателя. Музыкальный процесс в них рациональный, и никакой моноэмоции, никакой мантры там нет. Из современного ещё графика звука, то есть я вижу музыку Стравинского кубиками и квадратиками, потому что он мелодиями и интонациями очерчивает что-то, а в нотах можно проследить какие-то рисунки, формы, графики. Это тоже современно. Мне кажется, вне произведений — в сложной оркестровой форме он не современный, потому что люди от неё отходят сейчас, и звук по-другому создаётся. Но он остается стильным, до сих пор берёт за душу, впечатляет не музыкантов и они начинают его слушать. Поэтому это точно не тот товарищ, который в свою эпоху отзвучал, и ушёл в века. Нет, всё-таки где-то на поверхности он есть.

— Я вспоминаю «Симфонию для духовых инструментов». У меня была чёткая картинка: это пустые квадраты или кубы, которые то расширяются, то сужаются в пространстве. Например, берётся созвучие, и его играют четыре инструмента. Потом они начинают плавно меняться, и видно, как поворачивается орнамент. Если взять «Жар-птицу», где много гаммообразных пассажей, получается такая геометрия: инструменты ведут свои линии параллельно, но с разной высотой звука. В «Весне» геометрии нет, потому что её задачей было передать архаику, а архаика — это кривой, нарисованный от руки орнамент. Перед глазами возникают звуковые пятна или передача движения, будто бы кто-то падает на землю, затем поднимается, а потом дёргает руками. Ощущается работа с языком тела, будто он пытается передать это напряжение или расслабление мышцы. Нельзя не сказать, что Стравинский для меня — это кислотно-яркие краски, то есть какая-то дичь. Что-то флуоресцентное, золотое, красное — всё это суперстильно, как картины Энди Уорхолла.

— Когда я слушаю Стравинского, он совершенно точно работает с моей эмоцией. Если сравнить меня до прослушивания и после, то эмоциональное состояние поменяется, и иногда люди думают, что эмоциональная музыка, в основном про открытые чувства. Я считаю, что это не совсем так. Это про результат, который ты получаешь на выходе. После прослушивания Стравинского приходит ощущение углублённости в себя и какое-то агрессивное вдохновение, кроме финала «Симфонии псалмов», который меня успокаивает и трогает до глубины души. Я становлюсь очень одухотворённой, как Мадонна на иконе и хочется просто пустить слезу благородную. А так возникает чувство, будто меня мобилизовали и обратились к корневой части внутреннего «я». То есть это даже не эмоциональная, а чувственная история, про буйство гормонов внутри, как будто во мне разбудили, какую-то энергию: радостную, рационально-агрессивную с желанием изучать.

— Когда я слушаю Стравинского, он совершенно точно работает с моей эмоцией. Если сравнить меня до прослушивания и после, то эмоциональное состояние поменяется, и иногда люди думают, что эмоциональная музыка, в основном про открытые чувства. Я считаю, что это не совсем так. Это про результат, который ты получаешь на выходе. После прослушивания Стравинского приходит ощущение углублённости в себя и какое-то агрессивное вдохновение, кроме финала «Симфонии псалмов», который меня успокаивает и трогает до глубины души. Я становлюсь очень одухотворённой, как Мадонна на иконе и хочется просто пустить слезу благородную. А так возникает чувство, будто меня мобилизовали и обратились к корневой части внутреннего «я». То есть это даже не эмоциональная, а чувственная история, про буйство гормонов внутри, как будто во мне разбудили, какую-то энергию: радостную, рационально-агрессивную с желанием изучать.

— Со Стравинским была такая история: я влюблялась в какое-то крупное сочинение, была увлечена им полгода, слушала много раз подряд, с нотами или без нот. Такие вот болезненные влюблённости в его крупные сочинения. Поэтому сейчас мне кажется, что я будто с каждым из его произведений, которые изучала, побывала в отношениях. Выбрать что-то любимое — это какое-то кощунство перед другими. Из последнего, почему я так много вспоминаю «Симфонию Псалмов», потому что месяц назад у меня случился период болезненной влюблённости в это произведение. Я опять ударилась в его изучение, но не в плане интонаций и тональностей, а познания себя через это сочинение. Поэтому, скорее всего, это будет «Симфония псалмов». Там три части, и я помню, что когда-то мне нравилась только третья, потом только вторая, а когда-то только первая. Сейчас у меня наступило полное принятие, а целый цикл не сложился. Я их воспринимаю, как три отдельных произведения и люблю отдельно.

— Я этого не знала. Могу попробовать предположить. Какой самый известный балет у Стравинского? «Весна» — из-за большой скандальности. Чтобы её танцевать, нужно очень здорово передавать телом агрессию и свободу, отключая голову вообще. Для этого нужна большая смелость и нужно это танцевать с болью. Если бы я ставила «Весну», то это были бы удары об пол, о стены. Это могли быть прыжки, странные движения, выбросы конечностей. Для такого нужно быть осознанным танцором и сильно этого хотеть. Это сложная задача — достать из себя что-то первобытное. В «Петрушке» тоже сложно: там нужно в образ входить, кукол играть. Но в музыке Стравинского есть бит. Люди для танца выбирают музыку, в которой больше мягкости и больше эмоциональных красок, а у Стравинского это всё более рациональное и с битом. Классическая школа балета Мариуса Петипа основана на красивом балете, а Стравинский — это не всегда про красоту в балете. Мне кажется, современная хореография с этим вполне справляется. Есть ещё авангардный балет «Агон», основанный на переосмыслении старинных танцев. Там много про бит, про неравномерность ритмов. Я ни разу не видела, чтобы эту штуку танцевали. Может быть, ещё не придумали, но у меня есть точная ассоциация Стравинского с хип-хопом, а именно с жёсткой, танцевальной хип-хоп культурой, которая связана с выпадом, с телесным расслаблением и постоянным движением. Нужно танцевать хип-хоп под Стравинского.

— В том числе. В клубах тогда нужно сделать ремикс с басами, чтобы сабуфер гудел. А вот если вывести на сцену хип-хоп исполнителей под музыку Стравинского, то это могло бы открыть целую эпоху. Тогда бы и «Весну» и «Поцелуй Феи» стали танцевать по-другому.

— Фрагмент из «Петрушки», который, кажется, я слышала где-то на улице. Ещё самое начало «Весны». Эта мелодия состоит из общих интонаций, и мало кто может поверить, что это Стравинский, а не Бородин. Но здесь есть такой момент: есть музыка, оставшаяся в массовой культуре, а есть та, которая повлияла на массовую культуру. «Чёрный квадрат», как мне кажется, это не очень популярная картина. Это, конечно, мем. Все про него там что-то читают, но никто не вешает его у себя дома, а репродукцию «Незнакомки» — вешают. Но при этом «Чёрный квадрат» очень повлиял на весь дизайн XX-го века. Там есть теформыи смыслы, которые потом перешли в бытовой дизайн. Вокруг нас сейчас растворённый в пространстве «Чёрный квадрат». Мне кажется, Чайковский и Стравинский — такие же ребята. Музыка Чайковского осталась в массовой культуре, но я не уверена, что она на неё сильно повлияла. Максимум, что он придумал — звуковой дизайн. А музыка Стравинского — она не осталась в культуре, но история про графику, оркестровые миксы, яркость звучания — всё это повлияло на музыкальный ландшафт. Нормально, что Стравинского не напевают. Он растворился в реальности и заполнил её.

— С современными композиторами сопоставить Стравинского тяжело, но можно сказать, чем бы он занимался сейчас. Однозначно Игорь Фёдорович писал бы суперстильную электронную музыку без слов и даже основал бы студию звукового дизайна Игоря Стравинского. Есть же дизайн-студия Артемия Лебедева, где делаются очень странные дизайны, эпатирующие народ. Это всё влияет на массовую культуру и ландшафт. Все потом делают как Артемий Лебедев. Появился странный градиент в стиле 2007-го, и всё — через два месяца такой градиент везде. Стравинский же мог делать какие-то странные джинглы для YouTube, заставки с очень плотным, кислотным и пронизывающим звуком, где бы что-то звенело. Все бы удивлялись и не понимали, а потом делали так же, как и Стравинский.