Первое, что я делаю — измеряю температурно-влажностный режим в хранилище. Это не так весело, но это обязательный ритуал, без которого не обойтись.

Дело в том, что разные материалы хранятся при определенных условиях.
Все эти правила указаны в специальной музейной инструкции, в которой написано, какими должны быть идеальные процент влажности и температура для хранения материала. Я смотрю показатели, если все в порядке, я вношу данные в журнал, потом иду заниматься непосредственно работой.
Если что-то не в порядке, то звоню в службу, которая занимается такого рода неполадками.

Даже не знаю, учитывая то, что вещи сейчас хранятся при постоянной температуре, особых проблем нет. Я храню прикладное искусство, поэтому условия не сложные. Думаю, что труднее
всего с тканями, но у меня в хранилище их нет.

Работа хранителя включает в себя много функций: непосредственно хранение, контроль за сохранностью предметов, их изучение. Если скоро выставка, то мне перед ней нужно отсмотреть
вещи, которые будут нужны, составить документы к ним: список предметов, сохранность, всякие другие бумаги.
Когда выставочный зал уже готов, я переношу предметы туда, и уже начинает
свою работу отдел, который занимается монтажом выставок.

Страшной одержимостью я, к счастью, не страдаю, (смеется) одного конкретного любимого экспоната у меня тоже нет. В разное время мне нравятся разные вещи, тут как с музыкой илимкино. В какой- то момент я занимаюсь нумизматикой, в какой-то мне больше интересна скульптура.

Я училась шесть лет, но я бы не сказала, что специальность искусствоведа и специальность музейного работника — одно и то же. Это не совсем так. Мы скорее дополняем друг друга. Именно в работе хранителя, на мой взгляд, выучиться можно только на практике.
Потому что ты можешь прочесть сколько угодно учебников по музееведению, но все равно не поймешь этой кухни.
Хранитель — это не просто посмотреть на вещи и уйти. Это в первую очередь изучение предметов. А этому можно научиться только на практике — нужно знать, куда смотреть. Моя работа — это в том числе огромный документооборот.
Еще часто возникают всякие бытовые трудности, например, нужно периодически перемещать предметы внутри хранилища, а они могут быть самые разные, иногда очень тяжелые или объемные. Могут быть предметы, с которыми обращаться необходимо крайне осторожно, например, когда они нуждаются в реставрации или сделаны из хрупких материалов.

Здесь, на самом деле, кому с чем нравится работать — с вещами или с людьми. Мне больше нравятся экспонаты, их изучение, продумывание того, как я могу представить их публике
непосредственно на выставках или в печатных работах. С людьми я тоже работаю, потому что музейные фонды — это не один человек, с которым все другие (выставочные и реставрационные отделы) взаимодействуют. Это огромное количество самых разных людей, и
каждый из них выполняет свои отдельные функции.

Влияет, на самом деле, очень сильно, как и любая другая профессия. Например, я в какой-то момент начала понимать, что определяю сохранность предмета вне зависимости от того, где нахожусь.
(Смеется) Пришла, например… да куда угодно! В какое-нибудь присутственное место, увидела старинное зеркало, стала сразу прикидывать, когда и кем оно было сделано, какова его сохранность.

Не так давно я была в здании радиокомитета на Итальянской, так вот там в вестибюле стоит чудесное, очень красивое зеркало XIX века. В резной раме. Как оно туда попало, я к сожалению, не знаю.

Очень часто бывает так, что ты используешь предмет только в каком- то одном контексте, а потом каким-то непостижимым образом обнаруживается еще один смысл или назначение
вещи. Например, долгое время у меня находилась в фонде небольшая скульптура ангела с чашей для святой воды — католическая кропильница, которая, по идее, располагается при входе в капеллу или храм. Ее всегда выставляли как самую обычную кропильницу в зависимости от контекста выставки. Но потом совершенно случайно мне удалось найти автора скульптурки — француженку Фелиси де Фово, и благодаря этой находке мы с коллегой случайно прочли маленькое обращение во французском журнале La Tribune de l’art, в котором говорилось, что группа музеев разыскивает работы этого скульптора для выставки. И мы обратились с письмом в эту организацию.
Наша скульптурка поехала во Францию и была представлена в двух музеях: в городе Ла-Рош-сюр-Йон и музей Орсе в Париже.

На самом деле, если рассуждать с такой точки зрения, то любое исследование, какое бы оно ни было, то это капля в море. Но я надеюсь, что и мои разработки будут кому-то полезны в будущем.

На самом деле, очень сильно помогает.
Гид уже не нужен. Когда заходишь в какие-то старинные церкви или музеи, здания, то ты видишь не только отдельные предметы, а всю историю интерьера сразу, историю, которая
создавалась на протяжении веков.
Ты понимаешь, не только зачем определенные предметы находятся в церквях в конкретных местах, но и сразу оцениваешь их художественный уровень и все здание в целом. Никакие экскурсии уже не нужны — ты сам ходишь и рассматриваешь то, что тебе интересно.
В любом случае путешествия очень важны для профессии музейного работника, потому что одно дело — видеть какой-то предмет в книге, другое — вживую. Это очень большая разница. Когда ты делаешь атрибуцию предмета, который изучаешь, нельзя ориентироваться только на книги. Да, многие десятилетия в Союзе так делали, потому что тогда нельзя было выехать из
страны. Но часто бывает так, что, когда видишь предмет вживую, ты понимаешь, что он другой. Фотография, даже качественная, искажает восприятие, что уж говорить о старых снимках.

Пока, к сожалению, редко. Но я надеюсь, что у меня все в будущем. Не так давно мне выпала возможность съездить в
Польшу в музей Королевский замок в Варшаве по приглашению моих коллег, которые там работают. Это было очень полезное путешествие. Я смогла получить консультации различных
специалистов, посмотреть много музеев.
Это мне очень помогло.