Писать я начала с детства, первые попытки были примерно в первом классе. У меня очень творческая мама, она — учитель иностранного языка. Стихи и песни были в нашей семье с самого-самого детства, я воспитана на песнях группы «Кино», Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого. Томик Марины Цветаевой появился в моих руках лет в 10. Сонеты Шекспира — книга, которую мы с мамой вместе учили наизусть и наперебой рассказывали гостям. Я выросла гуманитарием. Если в школе нужно было выучить, например, 2 стиха, я не могла остановиться и учила три–четыре. Я безумно любила поэзию с самого-самого детства. Эта любовь появилась у меня, можно сказать, с молоком матери. На тот момент, когда я росла, не было ещё Интернета, и если где-то в фильме я слышала какое-то стихотворение, то потом бегала, искала и учила его наизусть. Помню, в детстве мне понравилось стихотворение, которое читает Светлана Немоляева в фильме «Служебный роман»: «О, мой застенчивый герой, ты ловко избежал позора...» Я узнала, что это стихотворение Ахмадулиной, ходила в библиотеку — нигде не было тома с этим стихотворением. Только в центральной библиотеке, в каком-то четвёртом томе. Но и он был «на руках». И я приходила каждую неделю, меня уже там ждали. Наконец однажды я открыла стихотворение, прочла и тут же запомнила наизусть. Видимо, я всегда очень хотела писать.

Серьёзные попытки писать начались уже в старших классах, в это время появляется любовь — несчастная или счастливая. Позже в театральной академии (—Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства) это увлечение стало уже более профессионально выливаться, потому что мы переехали в Петербург. Я услышала, что в зоне Аничкова моста, где-то в радиусе километра, находится невероятная энергетическая зона, где талант и творчество человека проявляется максимально. И тут я начала писать без остановки. Но то, что я профессионал или как-то приближена к профессионалам, мне дал понять конкурс Poetfest. До этого я писала, и мне казалось, что все творческие люди вокруг, тем более актёры, однокурсники, однокурсницы, такие талантливые, такие невероятные, такие глубокие. Поэтому я думала: «Ну пишу и пишу». Потом меня по хэштегу в Инстаграме нашла Надежда Кашафутдинова, организатор Poetfestа, и пригласила прийти. Когда я шла на этот конкурс, то не имела понятия, одержу там победу, или нет. Словом, я не знала, куда иду. Чувствовала себя немного неловко, нервничала. Я прочла 3 стихотворения и сразу же получила высшую награду — жюри тут же дают мне первое место. Потом какое-то время я занимала и другие места. Так что, да, то, что я пишу профессионально, мне дал понять только Poetfest, потому что в жюри были члены Союза писателей. Меня тогда пригласил прийти на следующую встречу президент Poetfestа Евгений Всеволодович Макаров. Он пригласил меня к себе в поэтическую школу, привёл в Союз писателей. Не только меня, но и многих других молодых и талантливых поэтов, чтобы обновлялась кровь. Молодую кровь очень жаждут и ждут в Союзе писателей. Евгений Всеволодович познакомил меня с главным редактором журнала «Рог Борея», Геннадием Булиным. Геннадий рассказал мне нюансы о дурном и хорошем тоне в поэзии, какие-то чисто технические моменты, которые, как бы сильно сейчас меня ни крыла эмоция, как бы ни зашкаливали чувства, я всё равно теперь сторонним наблюдателем включаю в погоне рифм, подсчитываю слоги. Я совершенствуюсь благодаря тем учителям, которые меня окружили. Хотя, если сравнивать меня с моими коллегами, то, наверное, я пишу не так совершенно, но у меня есть хитрость — актёрское образование.

Только любовь. Ничего кроме. Я не пишу про природу, не пишу про какие-то социальные моменты. У нас в театре «Комедианты» недавно вышел спектакль «Марина! Какое счастье!» И почти уже в самом финале есть момент, где приходят Павлик и Марина, поэты. Они спорят и Марина говорит: «Ты на заказ пишешь». Он: «Ну да. Есть жизнь, а есть поэзия». Она: «Так это же не поэзия! Вот ты написал “Идите на бой, офицеры!”, а сам-то ты не ходил на бой». И тут Павлик говорит: «Ну и что, есть поэзия и есть жизнь», — а Марина: «Нет! Поэзия — это и есть жизнь, и жизнь — это поэзия». Я смотрю на эту сцену и понимаю, что у меня очень автобиографические стихи.

Моё последнее стихотворение. Называется «Воздух».

Ты — стихия, небо, ты — горный воздух.
Задыхаясь, любуюсь. Земля кружится.
Подчиняясь порывам, меняю вёсны
На прошедшую зиму, где я — царица.

Где касаньем навеки выслужил милость,
Где во взгляде бездонном тону и вязну,
Где птенцом воробья быстро сердце забилось,
И присвоена святость ночному соблазну.

С высоты наднебесной смотрю спокойно,
Как поют океаны и сыпятся звёзды.
Птичье сердце щебечет в родных ладонях
Ты — стихия, небо, мой горный воздух.

Мне, как поэту, очень повезло, так как у меня есть актёрское образование. Когда я победила первый раз в Poetfeste, мне члены жюри говорили: «Ты, Катя, только вышла и мы уже обалдели. Вышла красавица». Я заметила, что многие поэты настолько сбавляют себе важность, что позволяют прийти неаккуратно, неряшливо, с нечистой головой. Это очень отталкивает. Также члены жюри говорили: «Ты открываешь рот и каждое твоё слово слышно». Тут мне, конечно, тоже повезло. У меня есть театральная студия, и я со своими детьми 3–4 раза в неделю занимаюсь техникой речи. Естественно, я знаю, как нужно подать. Огромное количество гениальных поэтов с офигенными стихами бубнят себе под нос, стесняются. Кто-то ещё чешет жирную голову.

Дальше — перед выступлением можно сделать какую-то речевую разминочку, хотя бы чтобы донести своё слово, не бубнить себе под нос, не прятать глаза в пол. У меня актёрское образование — это тяжёлая артиллерия, и плюс всё это я ещё прожила. Я чужое стихотворение читаю, как своё. А тут это моё — как я могу его прочесть, если я знаю про него всё-всё? Это как видение. Когда ты что-то читаешь или говоришь какой-то текст на сцене, то должны быть картинки, ты ведь про что-то конкретное говоришь. Важно видеть то, что ты читаешь. Я помню, как читала «Полтаву» в школе. Там, когда скачут кони, клянусь, я их видела как будто перед самым носом, чувствовала запах гари, видела этих офицеров, коней и привал. Я думала помру от того, насколько это было явно.

Я поступила в театральную академию не сразу после школы. Об этом у меня есть огромный пост в социальных сетях, встретивший множество откликов. Меня насильно засунули на ин.яз., я хорошо знала немецкий, так как родилась в Германии. Я проучилась там год и спустя год поступила в театральную академию, потому что это был выбор моей души.

Да, были против. Они говорили: «Тебя там растлят, ты пойдёшь по рукам, ты безбашенная. Там тебя какой-нибудь окрутит–омутит». Было много всяких нюансов. Помню такой страшный день, страшный семейный совет. На нём присутствовали мама и бабушка, папа был за границей. Но папа, находясь за границей и в разводе, был против, ещё когда я занималась в театральной студии. Он ругал мою маму по поводу того, что она меня отдала в бесовство, ещё когда я была ребёнком. Мама говорила: «Но ведь она хочет! Умирает по этому театру. Что я сделаю?» Отец говорил: «Нет, нельзя, ты запрети». Но мама не запретила мне учиться в театральной студии. А когда закончился 10 класс, на семейном совете мне сказали: «Всё, Катя. Так и так, наступает время 11 класса, нужно заниматься с репетитором. Немецкий ты знаешь хорошо, выигрываешь на олимпиадах». Учительница по немецкому даже приходила к нам домой и говорила, чтобы я поступала на ин.яз. Бабушка была занята в торговле и она говорила, что это профессия не денежная, что актёры все нищие. Если блата нет, то нищие. Мы на тот момент жили в Брянске. Моя мать из Брянска, но я родилась в Германии, потому что папа был военным. А переехали мы в Брянск, когда мне было шесть лет. Я пошла там в школу и закончила первый курс ин. яза. Но тогда я поплакала, покричала, говорила: «Театр — моя жизнь». Но мне отвечали: «Нет, ты уходишь из театральной студии. Ты идёшь заниматься к репетитору. В Москву и Питер мы тебя не отпустим, тебя там растлят. И вообще эта профессия похабная и плюс неденежная». Я поступила на ин.яз. Было плохо, адово. Я никогда не думала о суициде столько, сколько думала об этом на первом курсе. Тогда мне было всего 16 лет. Если сейчас меня читают родители, то если ваши дети собираются поступать, и вы не хотите, чтобы ваши дети порезали себе вены, я вам честно говорю: не ломайте жизнь своим детям! Дайте им поступать туда, куда они хотят. Наша душа знает лучше разума, что нам нужно. Если им суждено проявить себя в другом месте, то они там всё равно окажутся. Будьте очень осторожны с этим моментом.

Поступив в театральную академию, я не пожалела ни одного дня. Кстати, я ещё поступила сама на ин.яз. в Питере. Так что я даже выбирала. Но уже перед последним, третьим туром у меня не совпадал экзамен в академии и сочинение на ин.язе. Мы подошли в театральный, мама сказала: «Так и так, Лариса Вячеславовна, мы ещё на ин.яз. поступаем, сочинение на пятёрку». И Лариса Вячеславовна взяла меня за руку, говоря: «Какой ин.яз. для Кати?» И мы всё поняли.

Моё! На одни пятёрки закончила, ни одной текущей четвёрки. Каждый день это кайф, кайф и кайф. Гуманитарное образование — шикарно. Мне есть, с чем сравнить. Те же самые предметы, что на ин.язе: та же история, тот же русский, та же литература, но как всё преподносится, какие педагоги! Какие они интеллигентные, какие воспитанные, какие они пропахнувшие серебряным веком! Какие они глубокие. И ты можешь где-то не подучить, но какой-то педагог увидел тебя, например, в роли Гамлета в дипломном спектакле, и скажет: «Катерина, вы не доучили, но вы так сыграли!» Все пять лет были самыми счастливыми годами в моей жизни. В принципе, мне и сейчас классно. Просто это не сравнить с тем, когда ты мучаешься.

У меня в театральной студии сейчас занимаются дети 10, 11 и 12 лет. Они пришли ко мне 3 года назад. Я не набирала их, работала в студии как нанятое лицо. И с сентября этого года я отделилась: у меня теперь своя собственная студия, я там уже руководитель. У меня есть курс для взрослых, называется «Ты — актриса!». Также у меня есть детки четырёхлетние, два филиала на проспекте Просвещения и в Купчино, где как раз дети 10–12 лет.

Есть такая фраза знаменитого детского психолога: «Нет детей, есть люди».

Я очень люблю своих учеников, они очень любят меня. Мы находимся с ними в невероятном энергетическом обмене. Они у меня ни в коем случае не отсасывают энергию, а наоборот мне её дают. И я им говорю: «Не слушайте родителей, слушайте свою душу!»

В огне. Я очень часто говорю своим детям: «Актёр должен гореть». У Андрея Жёлдука есть такая фраза: «Актёр,словно Прометей, должен жечь сердца людей и нести им свет». Вот выходит актёр на сцену, и он прямо «горит». Я имела честь сниматься вместе с Сергеем Безруковым. С ним невозможно стоять, от него прёт жар. Такое  ощущение, что он может прямо горы ворочать. Вокруг него все как-то поджигаются, начинают творить. Огонь. Это огонь. Он вышел — и он горит. И неравнодушный.

Сопереживающий, сочувствующий.

Отвечу честно — ждать. Ждать роль — самая большая мука для артиста.

И в театре, и в кино это самый адский ад. Когда ты не можешь реализоваться. Это самое страшное.

Я волнуюсь. С одной стороны, есть ответственность за души зрителей: думаешь, донесёшь — не донесёшь. Я не прыгала с парашютом, но у людей, которые это делают, наверняка всегда есть адреналин и волнение перед прыжком, а потом они уже летят. Волнуешься только перед первым шагом. Так и я: волнуюсь перед первым шагом, но как только я этот шаг сделала, то на самой сцене я уже как рыба в воде. Это уже знакомая тебе среда и в ней ты плаваешь. Да, такой момент адреналина безусловно есть. 

Первый свой спектакль я играла в 10 лет, это был «Буратино». Я помню, как сидела за кулисами в Доме пионеров. Там были огромные – огромные леса. Когда я училась в театральной студии, у меня не было ни одной главной роли. За 6 лет были три микроскопических эпизода. Для меня всё равно было в кайф находиться в ансамбле. И вот я сижу в костюме куклы. Мне говорят, что скоро будет танец кукол. И я сижу, смотрю на эти леса и думаю: «А вот если я сейчас возьму и не выйду на сцену? Весь спектакль развалится. Да, у меня маленькая роль. Нет слов. Но если я не выйду, Саша запутается, Таня тоже». Я понимала груз ответственности за то, что я должна выйти и чётко станцевать. Пройти из правой кулисы в левую. Это было такое благоговение, волнение и ощущение ответственности.