ТАТЬЯНА: Наверное, нет, хотя у нас есть специальная папка для проектов, договоры по которым пока не подписаны, и мы их намеренно не перекладываем в основную папку. Но это скорее не суеверия: мы лишь считаем, что пока финально о чём-то не договорились, нет смысла особо радоваться и всем об этом рассказывать.

ЕВГЕНИЙ: Это вопрос эмоционального здоровья: не очаровываться и не разочаровываться.

ЕВГЕНИЙ: Разумеется, были случаи, когда мы отказывались от работы над какими-либо проектам, понимая, что у нас не сложится диалог с заказчиком. Это продолжение специфики нашей деятельности: она очень личная, так как относится к категории творчества, субъективных понятий, ценностей. Конечно, в той или иной степени, наши ценности должны быть созвучны ценностям людей, с которыми мы работаем. Если этого не будет, то результата, с точки зрения хорошей архитектуры, не получится.

ТАТЬЯНА: Да, нужно, чтобы были доверительные отношения между заказчиком и архитектором для того, чтобы получился хороший проект. Если изначально ни тот, ни другой не чувствуют этой общности, то, наверное, лучше и не начинать.

ТАТЬЯНА: Я с раннего возраста хотела заниматься искусством, но после школы всё же выбрала наш университет СПбГАСУ. Он более технический в отличие от Академии Художеств, где всё-таки нужно иметь очень высокую художественную подготовку, ведь там на этом делается акцент. Я тогда училась в девятом классе и проходила мимо архитектурного университета. На улице стояли планшеты с чертежами, и мне это так понравилось, что я поняла для себя: «Хочу!» Такая вот романтическая история!

ТАТЬЯНА: Мы вообще любим людей! Всё время думаем о людях, которые придут в то пространство, что мы проектируем. Им должно быть там здорово и комфортно! Для нас это достаточно важная тема. Бывают, действительно, проекты, сделанные с меньшей или большей любовью к людям, и это чувствуется. Мы создаём как коммерческие, так и абсолютно некоммерческие пространства, такие как, например, центр для детей с особенностями развития при Государственном Русском музее. Это был очень важный для нас проект, и мы с удовольствием в него включились. Все знают, как обычно выглядит большинство образовательных учреждений, а мы хотим, чтобы они выглядели классно!

ЕВГЕНИЙ: Архитектура оперирует довольно длительными промежутками времени: если вести отсчёт от начала проектирования до открытия заведения, на создание проекта может уйти несколько лет. В этом плане кризисные явления, конечно, влияют на нас: какие-то вещи отменяются, проекты замораживаются, но пока трудно сказать, как именно кризис может поменять ситуацию. В плане отношения людей к пространству, это, конечно, очень интересный
опыт. Ситуация вынужденной изоляции заставляет людей под другим углом посмотреть на обыденные вещи, что мне кажется чрезвычайно важным.

В целом, изменение перспективы, взгляда на какие-то понятные концепты и является основным методом в нашей работе, что помогает впоследствии понять, оправданно ли вещи существуют так, как они существуют.

В последние годы за границей и у нас в стране очень популярно понятие public space («общественное пространство») — это такой супер тренд, который ставится под вопрос текущими событиями. У меня нет никаких выводов на этот счет, но очень интересно наблюдать за тем, как идёт переоценка ценностей. Мне кажется, что стремление людей пребывать в уличных пространствах и социальных ситуациях будет переосмыслено — всё зависит от тяжести и длительности разворачивающихся событий.

ТАТЬЯНА: Я не могу сказать, что провожу много времени дома, но люблю, чтобы в квартире было так, как мне нравится. Конечно, мы уделяем большое внимание нашему интерьеру, вот совсем недавно перед появлением ребёнка кое-что переделали.

ЕВГЕНИЙ: Мы используем весь потенциал пространства дома с его повседневными процессами: приготовлением пищи, её потреблением, приглашением гостей. Есть люди, которые, например, едят только в кафе и ресторанах, — это не мы. Я люблю всю сторону комфорта, связанную с домом, его уют.

ТАТЬЯНА: У нас в квартире есть большой дубовый стол, и мы его частенько раскладываем, так как очень любим гостей — это важная часть нашего быта.

ЕВГЕНИЙ: Съёмное жильё в России и в Европе — это две разные вещи. За одним и тем же понятием скрываются разные реалии. В Европе договор аренды заключается, как правило, на большее количество лет — поэтому появляется смысл вкладываться в съёмное жильё. В нашей стране люди всё-таки стремятся к обладанию собственной недвижимостью, так как это единственный способ достичь какого-то стабильного существования.

ТАТЬЯНА: Проблема в том, что съёмное жильё — достаточно нестабильная штука: ты неполноправный житель, у тебя нет возможности влиять на то, что происходит в доме. Но всё же, исключая какие-то совсем неудобные моменты, я совершенно спокойно могла бы снимать жилье всю жизнь. В такой ситуации всегда есть выбор: если стало, например, тесно, можно взять и переехать в новое место.

ТАТЬЯНА: Мы живём в центре, и в тёплые сезоны любим гулять по Фонтанке, и даже иногда что-то выпивать. В какой-то момент мы обсуждали, что гранитные столбики, являющиеся частью ограды, недостаточно ровные, и площадь у них маленькая. В общем, они не особо удобны для определённых целей. Значит, нужно придумать девайс, который бы улучшил ситуацию. Ну, и как-то в чате обсуждали вновь эту тему и хихикали, а потом через пару лет состоялась выставка на тему общественных пространств. В те времена мы и создали данный девайс как предмет микро-пространства, который всегда можно носить с собой.

ЕВГЕНИЙ: Я скорее сверяюсь с каким-то внутренним хронометром. Десять лет для архитектурного бюро — довольно абстрактный период времени. Существуют бюро, также основанные в 2011 году, но гораздо более опытными архитекторами, которые ранее проработали десять или пятнадцать лет в крупных компаниях. Это уже состоявшиеся люди, собирающие коллектив и открывающие собственный проект. Понятно, что у этих людей совершенно другая база, и за десять лет личного проекта они сделали гораздо больше, чем мы.

У нас другая история: создание бюро было осознанным шагом ввиду нежелания работать в тех проектах, что на тот момент предлагал город, но при этом мы никак не хотели уезжать из Питера! Хотя, конечно, в Москве и Европе предложений от интересных коллективов гораздо больше. Мы начали своё дело, не имея за спиной огромного опыта и будучи довольно молодыми, поэтому много лет мы занимались небольшими проектами.

Нашей сильной стороной является грамотное выстраивание работы с коллективом, взаимодействие с заказчиком и подход к выполнению задач. Это то, чем мы гордимся. Мне 32 года, и уже скоро исполнится десять лет с того момента, когда мы начали работать как самостоятельные творческие единицы.

ЕВГЕНИЙ: В Петербурге это СПбГАСУ и Академия Художеств. В Москве — МАРХИ и недавно появившаяся авторская школа МАРШ, основанная Евгением Ассом.

ТАТЬЯНА: Если говорить про Европу, то тут встаёт вопрос финансовых возможностей. В Голландии это университет Delft, в Америке — MIT, в Англии — Архитектурная Ассоциация. Лучше всего, конечно, поучиться в нескольких заведениях, получить степень магистра за рубежом после высшего образования в России для того, чтобы увидеть разнообразные подходы,
специфику школ.

ТАТЬЯНА: В Питере это однозначно Казанский Собор! Он очень отличается от всего, что есть в городе, и я прослеживаю здесь связь с Собором Святого Петра в Риме. Казанский собор — архитектурное творение мирового уровня!

Сложно сейчас что-то конкретное выделить из Итальянского Возрождения: прошлым летом мы путешествовали по северу Италии и остались под сильным впечатлением.

Когда заходишь в здание, начинаешь сканировать пространство, подмечать детали, пытаешься разобраться, почему тебе нравится или же не нравится то или иное сооружение — происходит рационализация эмоций. Это опыт, который приходится переживать для того, чтобы создавать собственные проекты.

ЕВГЕНИЙ: Всё нужно переплавить, разобрать на части и использовать в своём творчестве. В этом плане мы не можем в чистоте воспринимать архитектуру, как и профессионалы других областей, мы препарируем всё, что видим. Проблема архитектора как раз и состоит в том, что ты шагу не можешь ступить без анализа, оцениваешь всё с научной точки зрения.

Помню, в своё время меня поразил Центр Помпиду в Париже. А в Питере своей сухостью привлекает внимание здание Академии наук — экстремальный классицизм! Если говорить предметно о городах, то мне очень нравится Берлин. Там встаёшь с кровати утром, идёшь в ванную и на кухню, выходишь во двор, шагаешь по улицам, и при этом у тебя присутствует полное ощущение того, что ты продолжаешь передвигаться по собственной квартире, как будто
ходишь по городу в тапочках или постоянно находишься у себя на даче. Там всё очень связано, и кажется, что нет границ.

ЕВГЕНИЙ: Это была ретроспективная выставка, которая проходила в Московском музее современного искусства. Она была посвящена творчеству «Товарищества Новые Тупые» — группы петербургских художников перформансистов-акционистов середины 90-х годов. Нам посчастливилось разрабатывать дизайн экспозиции. Мы работали из Петербурга, общались с кураторами Петром Белым и Лизой Матвеевой, а также с самими художниками. В подготовке к выставке было задействовано довольно много материалов, при этом не было какой-то выверенной истории, определенной структуры, и мы её прорабатывали все вместе в эстетике сиюминутности, проживания мгновения — почти аскезы.

Это был интересный опыт и вместе с тем вызов: мы работали над дизайном вы-ставки, в которой практически не должно было быть дизайна. То есть наши решения должны были быть очень выверенными, практически незаметными, минималистичными и в то же время отражающими высокий уровень работ, глубину художественных смыслов, а также юмор, иронию, заложенные в упомянутой и ставшей культовой фразе. Нам очень импонирует юмор «Новых Тупых» — зачем вообще заниматься искусством, в котором нет места для юмора?

ЕВГЕНИЙ: Когда берёшься за проект, хочется выжать максимум из того, что предлагают ситуация и поставленная задача. Именно так мы подходим к пространствам, с которыми работаем. Если проектом в большей степени занимаются другие сотрудники бюро, то, конечно, я стараюсь передать им собственные ощущения и видение. Ведь каждый проект может быть
последним (смеётся). Ну а если серьёзно, хоть это и звучит немного пафосно, но к ситуации и нужно так относиться: ты высказываешься сейчас, ты творишь сейчас, и не будет, возможно, никакого завтра. В своей работе мы руководствуемся целями комфорта, функциональности, учитываем экономические возможности заказчика — это всё объективные параметры. Не теряя
связи с реальностью, мы стараемся сделать всё от нас зависящее, чтобы проект, которым мы занимаемся, стал интересным высказыванием, чтобы это был новый опыт для людей, которые в будущем окажутся в данном пространстве. Хотелось бы, чтобы творчество бюро передавало и прививало людям эмпатию, наши ценности.

ТАТЬЯНА: Когда проект завершён, меня посещает очень необычное чувство: он уже как бы не твой. Во время строительства ты осуществляешь авторский надзор, тебе задают вопросы, выслушивают мнение.

Когда проект сдан, то он тут же начинает жить своей жизнью, его посещают люди, работники, которые не знают тебя, твоего личного отношения к этому пространству, эмоционального вклада. Ты уже сторонний наблюдатель, от тебя ничего не зависит.

ЕВГЕНИЙ: Хороший пример того, как живёт пространство после завершения проекта - бистро и пекарня «Футура», открывшееся прошлым летом на Петроградке. Я очень симпатизирую идеологу «Футуры» — Илье Литвяку и рад, что проект находится в его руках, потому как действительно хочется быть рядовым пользователем этого пространства и получать удовольствие от пребывания в нём. Там всё сделано очень органично, и архитектура является продолжением того, что у вас в тарелке, того, что вас окружает, какая музыка звучит. Это самое классное и ценное, что может случиться с проектом. Ведь мы только одни из участников создания чего бы то ни было: всегда есть и другие люди, причастные к делу. Если все звенья, и даже те, на которые мы не можем впоследствии повлиять, естественным образом сходятся в целостную красивую картину и продолжают друг друга — это самая большая победа!