Фотография в моей жизни давно. В детстве я боялась фотоаппарата. У меня есть даже детские
фотографии, где меня достают из-под кровати, чтобы сфотографировать. На всех детских
фотографиях я закрываюсь мягкими игрушками до определённого возраста. Потом появились
камеры на телефонах, потом брат купил цифровик — я всё время фотографировала. Была плёночная мыльница, даже несколько. Безумное количество плёнок каких-то. Но профессионально я стала относиться к этому, когда переехала в Питер. У меня получилось купить свою первую зеркальную камеру спустя год. И, собственно, с этого момента
всё и началось, если говорить обо мне как о фотографе. До этого я рисовала.

Не совсем. Я училась на госмуниципальном факультете в Северном Арктическом федеральном университете, в Архангельске. И в какой-то момент я стала понимать, что это не моя жизнь. У меня был тогда жуткий депрессняк, переломный момент. Тогда я начала рисовать, чтобы найти какую-то отдушину. Я рисовала, а потом поняла, что мне это нравится, это моё. Я пришла в местную художественную школу и попросила: «Можно я буду приходить к вам и не прям учиться шесть лет, а просто приходить и в уголке рисовать, а когда у вас будет время, вы будете подходить ко мне и что-то поправлять, смотреть». В итоге, спустя год, я сдавала экзамен
вместе с теми, кто учился шесть лет. Мне сказали, что мои работы не хуже, чем у выпускников.
Потом пыталась поступать в Питере, но у меня не вышло. Там было несколько забавных
ситуаций, когда мне говорили, что у меня «живопись как рисунок, рисунок как живопись».
А потом я на всё это плюнула. Ну вузы и вузы, лучше что-нибудь посерьёзнее. И начала ходить
на подготовительные курсы в Академию Штиглица. Посмотрела на больших художников
и поняла, что это всё-таки не моё. И как раз в тот момент у меня получилось купить свою первую
камеру. С того момента я рисовала именно фотоаппаратом, не кистями и не красками.

Когда как. Есть как раз фотографии с Мраморного каньона в Карелии, где девушка в лодке стоит, и эту фотографию я просто сидела и представляла в течение девяти часов, пока ждала своих друзей, которые должны были забрать меня из Сортавалы. Они ехали из Карелии, и получилось
так, что они поехали по другой дороге, сделали крюк и мне пришлось их ждать. Я сидела и думала, что бы такого красивого я могла бы отснять, какие сюжеты. И эта фотография была
тогда полностью срежессирована, я её внутри видела. А некоторые просто импровизация. То есть зависит от света, от окружающей атмосферы.

Я, честно говоря, уже их не считаю. Когда только начала снимать и приходить к своему стилю, я
искала каких-то дизайнеров, костюмерные для сотрудничества. Но в болоте купаться ни один
адекватный дизайнер своё платье не даст. Я начала искать эти наряды сама, с тех времён я их
потихонечку и собираю. Это, в основном, европейский винтаж — интернет-магазины, барахолки, секонды. В своё время, на почве этих платьев, мы познакомились с какими-то
девочками из разных городов России. Периодически теперь обмениваемся, если кому- то какое-то платье или ещё что-то надоело. Но сейчас, к сожалению, из-за кризиса в стране и курса евро и доллара платья достать достаточно сложно.

Всё обговаривается перед процессом. Если человек готов лезть в воду, он готов. Я никого никогда не заставляю. Я всегда бережно отношусь к моделям, к участникам съёмки. Единственное, иногда бывает холодное время суток, да и есть моменты, когда модели не знают, что делать, наступает заторможенность. Буквально недавно у меня был такой случай, девушка замёрзла и не понимала, что я от неё хочу. Я на неё сразу строго: «так, стоп, обнулилась, сделала вот так и так». И получилось всё прекрасно. Мне рассказывали, что бывают фотографы, которые прямо на съёмке моделей унижают. Мне кажется, это ужасно. Моя съёмка — это всё-таки психотерапия для девочек. Увидеть себя в женственном образе, в какой-то сказке, почувствовать себя принцессами, русалками, кем-то волшебным. Ключевой момент — это нежность и расслабленность. Чтобы были приятные воспоминания и эмоции, что-то хорошее осталось после меня у человека, не только фотографии, но и впечатления.

В ноябре я участвую в фестивале в Ницце, в Ментоне. Фестиваль «Фотоментон», французский. Я совершенно неожиданно туда попала, узнала про него и решила, почему бы и нет. Выставочная деятельность — это продвижение своих работ. Поделиться с миром тем, что я делаю. Организационные моменты мне даются с натягом. Плюс финансовая сторона. У меня есть знакомый парнишка, у него было больше 80 выставок по всему миру. Он мне сказал: «Готовься к тому, что выставка — это всегда в минус, какие бы проекты ты ни делала». Сейчас вот хочу ещё открытки сделать. Безумно люблю их, обожаю, когда мне друзья присылают. Магнитики не люблю, ну что за сувенир дурацкий? А вот когда тебе отправляют открытку… У меня есть друг, он моряк, они в Норвегии постоянно плавают. С каждого своего рейса он мне всегда посылает открытку. Это так здорово! Мне ещё подружка с Барселоны присылала. Так прикольно, на ней столько штампиков было. Она сразу такая живая, хочется её трогать и хранить. Всегда понимаешь, что человек о тебе вспомнил, подумал, отправил «привет». Я хочу, чтобы с моими работами можно было сделать то же самое.

Я рада, что сейчас так сильно развивается сфера фотографии у нас в стране. Даже в нашем городе огромное количество фотостудий. В штатах, например, сложно организовать съёмку, это
стоит больших денег. У меня знакомая девочка, фешн-фотограф, там живёт. Она и говорит: «Блин, я так завидую России, потому что захотелось что-то снять — пошёл и снял». А там
надо какие-то усилия приложить, потому что возможностей, как здесь, нет. Я понимаю, что
фотография в России на приличном уровне, много талантливых фотографов, которые делают
качественные снимки. Это радует. Но обратная сторона — много тех, кто пытается быть фотографом, но никогда им не станет. Много пафоса, много звёздной болезни стало в этой
сфере. У меня есть знакомый, молодой человек, у него качественные работы, но в последнее время девушки отказываются сниматься у мужчин, потому что становится всё больше неадекватов. Они просто боятся идти сниматься к мальчикам. И много плагиата стало.

Нет, не считаю. Всё равно ты не увидишь глазами другого человека. Даже меня в своё время
девушка-фотограф обвиняла в плагиате. Но у нас разница в фотографиях была год, моя съёмка
была раньше. Как я могла её сплагиатить — не знаю. Было забавно. Я не знаю, как это слетело с
языка у человека. Но меня это не затронуло. Плагиат — это сложная тема. Взять то же художественное образование. Там копирование — это святое. В вузах ты копируешь известных
художников, это полезно. В фотографии, если ты, допустим, вдохновляешься какой-то идеей, но снимаешь её по-своему, я не считаю, что это плагиат. Мне не редко пишут, что мои работы вдохновляют. Я наоборот этому рада. Всё равно один в один не получится. Хотя потом будут эти
выяснения «а кто снял раньше» — тоже неприятно.

Муж меня поддерживает. Принимает участие в съёмках, иногда ездит со мной на локации. Но
родители меня до сих пор не понимают. Они думают, что нужно сидеть в офисе пятидневку. На
обычной работе. У них воспитание другое, жизнь другая. Посмотришь на них — они столько всего пережили: финансовые кризисы, обвал валют, распад СССР, безработица. И, конечно,
пытаешься к чему-то прислушаться, но даже с ними мне пришлось бороться, чтобы быть самой
собой. Для меня это было важно.

Я обожаю путешествовать! Для меня хотя бы раз в год посетить место, где я никогда не была, —
это святое. Ещё мы с мужем состоим в группе помощи «Хелпдог СПБ», помощь стаффам и питбулям (питостаффы). Стараемся помогать как можем. Автоволонтёрство, финансы, поиски
собак. Мы ездили искать собаку за 170 км от Питера, она потерялась в лесу. Собаку нашли на
следующий день, мы расклеивали объявления с другими волонтёрами. На самом деле, смотришь на такие сплочённые команды и вдохновляешься ещё больше. У нас у самих собака-отказник. Чем больше узнаёшь про эту породу, общаешься с людьми и собаками, понимаешь, насколько
порода пострадала от человека. Ещё мы помогаем в реабилитационном центре «Велес», он под
Петербургом находится.

От него отказались. Мы ездили за ним в Москву.
Это была моя первая собака, и я нисколько сейчас не жалею, что мы совершенно спонтанно
тогда приняли решение. Собака золотая просто, идеальная. Это стафф. Ни одна порода собак не
пострадала от человека так, как питбули или стаффы. Состоя в группе помощи, ты видишь отношение людей к этой породе. Мы сейчас ездили к моим родителям в Архангельскую область и там все «аа, собака-убийца!», то есть у них нет ни одной такой собаки, и все боятся. А когда мы пожили там какое-то время, у нашей собаки образовалась целая группа фанатов, вся детская площадка. Только мы выходим гулять с собакой — его сразу обнимают, целуют. Он обожает детей. Изначально, стаффы — это же порода-няньки. Они любят людей, да, у них есть агрессия, но только потому, что когда-то их стали использовать в боях. У этих собак низкий болевой порог. Но даже если подумать, когда собаки дерутся на ринге, их нужно разнять, то есть они
по умолчанию не должны проявлять агрессию к человеку. Если собака проявляла агрессию, её
сразу снимали с разведения, с боя, отовсюду. Просто убирали. В плохом отношении собаки к человеку виноват только человек. Не бывает плохих собак, бывают плохие хозяева, которые что-то недодали, не воспитали.