Художественный перевод
Занятие художественным переводом — дело очень интересное, но малооплачиваемое. А ведь
это один из самых сложных видов перевода. Переводчик должен уподобиться автору, воспринять его стиль, знать эпоху, которой принадлежит произведение. Как говорил Набоков, добросовестный переводчик обладает свойством мимикрии. Одно дело, когда ты переводишь Хемингуэя, другое дело — Фолкнера. По-русски они не должны быть похожи. И для этого переводчик должен хорошо знать мировую литературу и особенно автора, которого переводит.

Мы же не просто слова переводим, а «влезаем в шкуру» писателя, и при этом текст, который
воссоздаёт переводчик, должен обладать художественными достоинствами. Это то же произведение, но созданное в другой системе, потому что и языки, и культурные реалии иногда очень различны.

Когда-то лингвист У. Болл сказал, что работа переводчика напоминает работу скульптора,
которому нужно сделать точную копию мраморной статуи с одним условием — не использовать мрамор. Вот, чем занимается переводчик художественного текста. И ведь многим удаётся.

Сейчас переводчики поставлены в тяжёлые условия: от них требуют хорошую работу в сжатые сроки. Но нужно уважать себя. Если мне говорят, что перевод нужен вчера, я отвечаю: «Вчера прошло. Извините». Если я ставлю свою фамилию, то должна быть уверена, что работа сделана профессионально. Меня раздражает, когда переводчика торопят. Куда спешить? Зачем дёргать? Дайте ему время лишний раз перечитать, поправить. Письменный перевод предполагает размеренную деятельность, когда ты обдумываешь каждое слово, фразу повернёшь и так и сяк, а, может, совсем её вычеркнешь или заменишь, а предложение построишь по-другому.

Бывает, один роман предлагают разделить на нескольких переводчиков, чтобы получилось
быстрее, а потом оказывается, что в итоге никто не удосужился свести всё к единому целому.
Разночтения в терминологии, даже в именах персонажей. Я не говорю, что совместный перевод — это всегда плохо. Нет. Но такая работа требует дополнительных усилий.

У меня был интересный опыт перевода «Комментария» Набокова к «Евгению Онегину».
Одному человеку пришлось бы корпеть над ним долго, поэтому пригласили шестерых
переводчиков: четверо переводили комментарии, ещё двое — приложения. Я же была не только переводчиком, но и редактором всего русского текста. Кроме проверки правильности перевода, я должна была добиться, чтобы все шесть переводчиков говорили одним языком и чтобы это был язык Набокова. Нужно было привносить черты авторского стиля во все русские тексты. Так что перед тем, как сесть редактировать, я брала с полки Набокова и читала несколько страниц. Чувствую, Набоков «ушёл», надо опять почитать. Я выписывала себе характерные выражения, которые он любил употреблять, и тоже их использовала.

Работать с оригиналом — огромное удовольствие. Получается такое «искусство для искусства». То есть искусство перевода для искусства оригинала. Когда человек просто читает книгу, он следит за сюжетом, но никогда — за «ремеслом», то есть за теми приёмами, которые позволяют автору добиться того или иного эффекта. А переводчик погружается в сознание писателя, его образ мыслей, видит ходы, по которым он подводит читателя к какой-то идее или эмоции.

Как мне сказал один переводчик: «Не переведёшь – не прочтёшь». То есть по-настоящему ты
начинаешь понимать автора, когда его перевёл. Мы лучше любого читателя понимаем, что там на самом деле написано. Но своим детям всё равно говорим: «Читайте в оригинале». Потому что
как никто другой знаем, как переводчик может испортить книгу

Недавно я переводила автобиографическую книгу Хелен Макдональд «Я — значит ястреб». Хелен преподает в Кембридже, она биолог и с детства увлечена птицами, преимущественно
ловчими. Она дрессирует их, охотится с ними. Неожиданно у Хелен умирает отец, и она, впадая в депрессию, вся уходит в общение с ястребом и почти отождествляет себя с птицей. В книге речь идёт о самке ястреба, и тут возникает переводческая проблема: как назвать птицу по-русски. У нас есть вариант «ястребица», но его практически не употребляют. На форумах о ловчих птицах я нашласлово «ястребуха» — тоже не самый удачный выбор. Пришлось выкручиваться и называть то «ястреб», то «птица», то по имени — Мейбел. Сам английский оригинал был для меня тяжёлым и психологически, и лексически, и синтаксически. Непростая авторская манера, сложные метафоры, образы. На этот текст я потратила времени больше, чем обычно. Зато книга и переводчик были номинированы на премию «Ясная поляна», которой отмечаются произведения, несущие гуманистический пафос. Премия, правда, нам не досталась, но было приятно.
Когда книга вышла, мне позвонили из
издательства и сообщили, что получили письмо
от человека, который так проникся этой темой,
что купил ястреба и занялся его дрессировкой.

В последнее время я переводила много искусствоведческих книжек. Одна из последних
– «Искусство сквозь время» Аарона Розена, где очень доступным языком рассказывается о мировом искусстве. Когда переводишь такие книжки, проводится огромная исследовательская работа. Нужно проверить, как то или иное имя или название звучит по-русски, потому что русский вариант может существенно отличаться от исходного.

В доинтернетную эпоху, когда возникал вопрос, приходилось бежать в библиотеку, зарываться в
словари и справочники. На это уходила уйма времени: заранее заказать книги, ждать, пока
они придут, доехать до библиотеки. И только потом начинался непосредственно поиск. Несколько дней требовалось, чтобы найти два- три слова. Сейчас вводишь нужное слово, и тебе
вываливаются тысячи вариантов. Конечно, не всегда и не всё можно найти, не все сайты надёжные, но всё равно это небо и земля.

У хорошего переводчика всегда под рукой толковый словарь. В работе не в последнюю
очередь требуется хорошее владение родным языком. Бывает, иностранный так засядет в
голове, что человек не может переключиться на русский и переводит калькой. А читать-то кто
потом будет? Тот, кто не знает иностранного языка. Читатель просто не воспримет эти хромые
пассажи. Хуже, если он начнёт повторять всё это. В лингвистике такое называют интерференцией.

Английский язык сейчас сильно влияет на русский, и происходят резкие перемены, возникающие от неуклюжих переводов. Так появились «лобстеры», вместо «омаров» и
«лангустов», потому что никто не удосужился посмотреть в словаре, кто такие lobsters. Сейчас у нас все «шокированы», а мало кто знает, что изначально это значило «приводить в смущение
несоблюдением форм приличия». В рекламе перестали склонять существительные: «Лечит мама с ДОКТОР МОМ», в «ТойотА». Или вот ещё: «Создан для здорового кишечника». Зачем лекарство, если кишечник здоров? Если имеете в виду, ЧТОБЫ кишечник был здоров, так и говорите. Таких случаев множество.

Русский язык уродуется, но не надо думать, что нельзя ничего сделать. Оруэлл в своём эссе
«Политика и английский язык» однажды сказал, что задача писателей — собственным творчеством научить общество использовать хороший английский язык. Это, кстати, повлияет и на формирование у людей ясных мыслей. То же мы должны делать и для русского языка. Вот почему качество переводной литературы чрезвычайно важно.

Заблуждение
Существует интересное мнение, что устному переводчику не требуется супер квалификации,
так как известно, что синхронистам в кабину приносят все речи, и они их просто читают. А
некоторые считают, что организаторы собирают все доклады, переводят их в гугле, а переводчик считывает с экрана бегущую строку. Но мы, работающие синхронисты, понимаем, что часто ничего нам не предоставляется, все возможные материалы приходится выбивать с большим трудом, а сам синхронный перевод происходит в нашей голове, а не в компьютере.

Два вида устного перевода, последовательный и синхронный, роднит то, что в первую очередь ты слушаешь мысль, которую высказывает человек, и её развитие. Это сложно, потому что за словами (а часто люди выражаются очень плохо), ты должен увидеть, что хочет сказать человек, зачем он хочет это сказать, понять, куда он эту мысль ведёт, и передать её так, чтобы аудитория поняла её адекватно.

В последовательном переводе текст даётся кусками с паузами для перевода. В таких случаях
нагрузка на память очень большая, и переводчики используют скоропись, чтобы её снизить.
Синхронный перевод идёт в режиме реального времени. Здесь гораздо больше концентрация,
но меньше нагрузка на память. Синхронный перевод — это навык, которому нужно специально учиться, и лучше всего в признанной школе перевода с преподавателями-практиками.

Молодому переводчику сложно избежать письменного перевода. Но это даже полезно,
потому что ты продумываешь ряд ходов и решений, которые потом помогают в устном переводе. Я бы даже сказала, что без письменного перевода хорошего устного переводчика не получится.

Свободный рынок переводов предполагает, что ты работаешь на себя, то есть являешься
индивидуальным предпринимателем, и имеешь дело с самыми разными темами. Сегодня —
медицина, завтра — химия, послезавтра, например, культура финно-угорских народов. И всё это с большим количеством непонятных сложных и интересных вещей, которые ты должен быстро выучить.

При этом нужно быть бизнесменами, знать, как платить налоги, как выставлять счета, как написать хорошее резюме, как заниматься маркетингом. И обязательно изучить Этический
кодекс, ведь главное правило ЭК — конфиденциальность информации, полученной в ходе перевода. Если выступления на форуме опубликованы, то никто не будет следить, что говорит или не говорит переводчик. Но если это переговоры за закрытыми дверьми, то к конфиденциальности относятся очень строго.

Принято, что в кабине сидят два переводчика, сменяя друг друга каждые 20-30 минут. Один
работает, а второй в сложной ситуации, когда много текста, цифр, имён, терминологии, приходит на помощь. Сейчас появилась тенденция работать в одиночку, «соло». Но исследования показывают, что хорошее качество соло долго держать невозможно.
Просто потому что человеческий мозг не может концентрироваться в течение длительного
времени и интенсивно перерабатывать большой объём информации. Вскоре начинаются «прохваты», и переводчик даже не замечает, что делает ошибки или начинает переводить слова, а не смысл.

За последнее время было несколько скандалов, связанных с плохим переводом, в которых
переводчиков обвиняли в цензуре. Чтобы понять смехотворность этих обвинений, нужно понимать сам процесс синхронного перевода.

Переводчик внимательно слушает, отпускает оратора на несколько слов вперёд, анализирует
речь, извлекает смысл, загружает в память информацию, постоянно перерабатывая её, и выдаёт ровный, связный и логичный текст на другом языке, за секунду принимая огромное количество решений на основе того, кто говорит, как говорит, кому говорит, в каком контексте и по какой теме.

Если запретить что-то произносить, то мало того, что надо сообразить, что это не надо произносить, так ещё эту лакуну (опущение) надо заполнить и связать логически текст так, чтобы никто не заметил. Это сложно и совершенно бессмысленно, так как многие в зале понимают иностранные языки.

Переводчик должен переводить точно и полно, ведь он создаёт «речевой портрет» оратора. На
одном из мероприятий переводчик был очень хорош, но в его переводе профессор, респектабельный мужчина с бородкой в твидовом пиджаке, рассуждающий о культуре и литературе, приобрёл малиновый пиджак, золотую цепь на шею и региональный говорок. Получается, что переводом можно превратить человека в того, кем он не является. В этом и есть ответственность переводчика, ведь клиенты доверяют нам свой голос.

Дистанционный перевод входит в нашу жизнь. И хотя он усложняет работу тем, что лишает
полного визуального контекста и контакта, наступление технологий не остановить. Так, три человека могут сидеть в США, России и Японии и переводить совет директоров, члены которого разбросаны по разным уголкам мира, и всё общение и перевод происходят в одной программе. Но нужна очень качественная связь. Я и сама часто онлайн веду занятия в Санкт-Петербургской высшей школе перевода.

Во Владивостоке ежегодно проходит Восточный экономический форум, и там переводчики сидят в кабинах не в зале, в котором проводится конференция, а в отдельном помещении, где
стоят только кабины с экранами. Такие хабы могут находиться вообще в другом здании.

Технологии развиваются быстро. На помощь переводчику приходят электронные словари, программы по составлению глоссариев, «умные» ручки, которые сразу переносят все записи в
компьютер, программы для записи голоса и его расшифровки. Но важно понимать, что несмотря на все попытки, пока машина не может переводить устно. Мне сложно представить,
чтобы нейросети можно было научить переводить юмор, иронию, намёки, оскорбления, эмоции, потому что все они зависят от контекста, знаний и глубины понимания смысла самим
переводчиком.

Как правило, в синхронный перевод идут люди быстрые по когнитивным и психомоторным
навыкам, то есть они быстро соображают, реагируют и говорят. Человек также должен быть любознательным и иметь широкий кругозор.
Переводчик, как фильтр, не может перевести то, чего не понимает. Он отсеивает всё, что не понял, не услышал, не узнал. И качество этого фильтра, то есть тонкость настройки, широта знаний, понимание контекста, знакомство с культурой, определяет, будет ли переведено всё, что хотел донести оратор. Переводчик должен постоянно совершенствовать свои рабочие языки, включая родной, читать и узнавать новое, следить за тем, что происходит в мире, причём не только в политике.

Проблема шутки в том, что она смешна в определённом контексте, который не всегда
восстанавливается в другом языке. Но есть методы сделать так, чтобы это было хотя бы забавно. В крайнем случае можно сказать: «Посмейтесь, пожалуйста, это была непереводимая игра слов». Мне приходилось пару раз прибегать к такой крайней мере.

Часто, если уж докладчики начинают шутить, то бывает достаточно, что они смеются сами. Это
заражает других, и перевод уже вторичен. Но переводчику нужно знать самые цитируемые шутки, тосты и выражения. И в переводе главное — передать дух веселья.

Однажды я переводила лекцию о производственной системе Тойоты, и один из отцов Кайдзена перед выступлением подошёл ко мне и сказал: «У меня есть три шутки. Скажите, какая из них сработает в русском языке?» Он рассказал мне все три, я ему объяснила, какая лучше, он произнёс её в начале речи, и все засмеялись. Идеальная ситуация. Высшая степень профессионализма оратора.

А бывает, наоборот, выходят и говорят: «Сейчас я зачитаю сонет Шекспира…». И с этим
приходится мириться.