С одной стороны, было неловко целиком отдаваться созерцанию откровенной сцены. С другой стороны, исследовательская жажда жизни, желание впитать в себя все мелочи бытия, так и притягивали взгляд к сплетению тел-рук-ног. Я почти окосела в метаниях между «неприлично подсматривать» и «вот это житейская сценка!». Поозиралась вокруг: редкие пешеходы и спортсмены-бегуны и бровью не вели. Успокоилась и я: если уж двое визави напротив не испытывали неловкости, то и мне ни к чему. Сидела и наблюдала воочию римское «кино» со средиземноморскими страстями в качестве главной сюжетной линии. Градус страсти перевалил с «крепкого» на «очень крепкий». Разгорячённые парень и девушка отсвечивали белизной тел
в «прорехах» одеяний и после сложносочинённого кульбита завалились на клумбу.
Вдруг мой сосед по лавочке, казалось бы, с головой увлечённый политикой, произнес вполголоса: «О-о-о, Рим никогда ещё не падал так низко!». Я расхохоталась во всё горло: «Ничего, скоро эти двое в обнимку с Римом (обвела рукой панораму) вновь воспарят. Мы с вами словно два ангела-хранителя сегодня посланы оберегать этот созидательный процесс. Cosi nasce un mondo. Так рождается мир». «Умная, — отметил с хитрым прищуром синьор. —
Не итальянка». «Нет. Русская. Римом наслаждаюсь», — улыбнулась я.
Не упуская из виду наших, вновь вскарабкавшихся на лавку, «подопечных», познакомились. Паоло — римский пенсионер, который приходит на Пинчо почти каждый день, беседовать с людьми и самим собой, размышлять, наблюдать жизнь. Я — русская путешественница, собиратель историй и характеров. Люблю Италию, жизнь во всей её полноте и разнообразии. На Пинчо забрела, потому что ноги привели. «Кстати, — сказал Паоло, чуть повышая голос из-за недвусмысленных звуков «сотворения мира», — моя жена Мария вкусные panini делает. Мне всегда даёт с собой. Будешь?». «Буду», — без скромности развернула протянутый мне свёрток,
разломила поровну хрустящую плоть хлеба. Тем временем потомок Адама напротив подхватил свою растрёпанную Еву и унёс в ближайшие лысоватые кусты. Видимо, для завершающего аккорда. Который всё-таки лучше «играть» без свидетелей, пусть они почти и ангелы-хранители. Из кустов ещё некоторое время раздавалась стройная амурная «симфония». Мы сидели с Паоло
под пальмами с мохнатыми стволами, жевали один на двоих гигантский бутерброд, разговаривали о том, о сём. Я впитывала-запоминала и пальмы вокруг, и голубые глаза Паоло, и Вечный Город, вольготно раскинувшийся внизу, и римских Адама и Еву, чтобы сложить все это в историю. Об итальянской романтике, но если вглядеться, то о любви.