— Я с самого детства как-то странно видела. Вспоминаю себя маленькой: у меня было усиленное внимание, замечала большое количество деталей, вещей, улиц, выражений лиц, задавала много вопросов. Например, бывало, приходила домой и спрашивала родителей: «А почему у людей такие страшные лица?». Я не могла понять, что вообще происходит в стране, почему все ходят такими встревоженными (это были 90-е годы). То есть я считывала какой-то визуал и с самого детства мечтала быть художником. Пробовала себя во многом: работала с объёмами, мечтала быть архитектором, потом стала графическим дизайнером, дальше ушла в интерьерный дизайн и занималась коллажами. А затем как-то успокоилась и уже 11 с лишним лет занимаюсь фотографией. Всё сразу встало на свои места.

— Я из семьи российских учёных, научных сотрудников, настоящих хороших советских граждан, воспитанных в тоталитарном режиме. Им досталось очень большое испытание с ребёнком, который не собирался следовать никаким правилам, а мечтал стать художником. Я представляю, какой это кошмар был для них. Свалились 90-е с отсутствием вообще каких-либо понятий, честности, справедливости. Папа очень поддерживал эту мою художественную часть, а мама совершенно не могла понять, как с этим взаимодействовать. Но я думаю, что самое главное — это то, что ребёнок, который растёт в такой среде, получает достаточное количество сопротивления, чтобы выйти потом с крепкими зубами и на поле искусства уже не думать о таком. Пройдена очень важная школа. Если бы у меня всё тогда было так гладко и хорошо, в каких-то сложных ситуациях я сейчас, наверное, сдалась бы. У меня не было бы желания рвать когти. А так, я привыкла к этому с детства.

— Меня растили с убеждением, что если я талантлива, то должна всю жизнь расплачиваться за это. Ужас состоит в том, что когда в тебе общество формирует одно из убеждений, например, — будь рад, что талантлив, и не проси себе больше; раз занимаешься искусством, можешь пожертвовать чем-то; художнику семья не нужна, ты всегда будешь одинок, — все эти страдания ты должен выливать на свой холст. Сначала с этим растёшь и это кажется органичным. Потом ты благодаря СМИ, сравнению себя с другими художниками и их опытом начинаешь думать: «Может, со мной что-то не так?», — и воспитывать себя. Поэтому я боролась.

— Я очень много училась на классиках фотографии. Их так много, что даже бесполезно перечислять. Но очень важным учителем для меня был кинорежиссёр Питер Гринуэй. За это спасибо моим родителям. Как только рухнул Советский Союз, в нашем доме появился магнитофон и кабельное телевидение — мои родители были и есть невероятными киноманами. И я с детства видела совершенно другое кино. Дети из других семей смотрели советские комедии, а у нас в семье все смотрели Линча, Кроненберга, Гринуэя. У нас была коллекция всех фильмов Феллини. И всё это обсуждалось, мы спорили. С самого начала я воспитывалась на очень качественном кино и хорошей картинке. А первые кадры Гринуэя я увидела, когда мне было 5 лет и навсегда их запомнила, потому что они меня сформировали. Рыдала несколько дней, потому что кто-то изображал то, что находилось у меня в голове — это как найти своего близнеца. Спустя годы у меня появилась возможность встретиться с ним вживую и всё это высказать. Он был очень тронут.

— Да, у меня есть такой человек. Невероятный филантроп, один из основоположников борьбы с климатическими изменениями. Он строит музеи фотографий по всему миру. Иранец, его зовут Хоссейн Фармани. И каким-то удивительным образом в 2014 году я выиграла его конкурс фотографии. Спустя некоторое время мы встретились с ним в Москве, я очень плохо говорила на английском, вообще не понимала, что происходит. Он водил меня по Москве и очень много рассказывал о своей жизни. Хоссейн дал мне один важный совет: «Тебе нужно работать с ракурсами, они у тебя хромают». Ну и благодаря таким встречам мне стало понятно, что возможно всё. То есть в состояние, когда ты сидишь со всеми своими убеждениями, живёшь совершенно сжато, может прийти человек, взять за руку и сказать: «Вот, смотри, ты можешь то, то и то», — и тогда у тебя очень хорошо расширяется кругозор.

— У меня очень много лет всё это как-то проседало. Я не занималась пиаром, не думала о том, кто что снял. Или о соперничестве, о том, чтобы получить какую-нибудь награду. Я не ездила ни на какие тусовки, форумы, но у меня была единственная цель — всё время снимать. Для меня это была как красная нить. Я не выходила за рамки этого мирка. В какой-то момент меня позвали на фестиваль, и это было прямо открытием. Тогда я подумала: «Ничего себе, со мной здороваются, меня принимают». То есть у меня вообще не было понятия о конкуренции. У меня сформировалось такое мнение, что если человек берётся за фотографию — это очень сложно. Не то, чтобы просто пришёл, щёлкнул и получил шедевр. И ведь это такое глубокое, сложное дело, что ты просто можешь не выдержать этого напряжения. А если у тебя это истинное, если тебя прямо прёт нон-стоп, и ты живешь ради этого, тогда вообще любые стены пробьёшь. Например, есть момент, который чувствуют репортёры, когда они вдруг что-то такое этакое «поймали». Фотографы иногда говорят, что Бог подарил этот кадр. Я считаю, что фотография — это невероятно сложное искусство. Дилетанты просто отвалятся и останутся только те люди, которые действительно друг друга уважают и могут бороться на этом поприще.

Мне очень важна первая, потому что она раскрыла мне глаза на то, что существует другой мир — «Фотограф года» по версии International Photography Awards Russia. Ты можешь такой маленький сидеть в Санкт-Петербурге, но в чём-то победить, и твои работы увидит полмира — это очень важно. Я считаю, что каждый творческий человек должен это пережить. На тебя не свалится слава, но очень важно понять, что ты можешь что-то большее. Горжусь также знаменитой итальянской премией Arte Laguna Prize. Я была финалистом в номинации «Фотография» на одном фестивале в области современного искусства, и рада, что мне удалось туда попасть.

— Я очень много проигрывала. Проиграла — имею право расстраиваться только полдня. Потом всё, начинается моя обычная жизнь. Я люблю всё, что у меня есть: вся эта рутина, переговоры, переживания, тяжёлые заказы. И когда случается этот долгожданный выигрыш, это очень круто.

— Меня расстраивает, что у нас рухнувший рынок, практически уже несуществующий. Расстраивает, что русские художники настолько не верят в себя, что очень немногие из них что-то пробуют. Очень расстраивает, что мы тихонечко все сидим и не «вылезаем»

— Да, и дело в том, что меня больше не беспокоит, когда мне задают эти вопросы. Раньше я не могла назвать нормальную стоимость своих услуг, потому что боялась услышать в ответ: «А почему так дорого?». Я понимала, что в этот момент я просто, наверное, умру от стыда, поэтому лучше пригласите поснимать бесплатно. В этом вообще корень всех проблем, потому что такой стыд абсолютно выдуманный. Он воспитан в русских людях: мы все ненавидим деньги, мы их стыдимся, потому что это зло. Так нам рассказывали бабушки, да? Плюс на одну часть я вообще из семьи беглых польских евреев, которые были вынуждены отказаться от всего, чтобы выжить. Другая часть семьи была раскулачена, поэтому в семье жило убеждение, что деньги приводят к смерти, потере имущества, дома, родных.
Сейчас я уже, конечно, легко выдерживаю этот вопрос. И всегда могу посоветовать кого-то, кто снимает за меньшие деньги.

— Такая задача должна быть. Но перед этим ты должен научиться круто снимать, а потом раздавать советы. Ты должен понимать, какой продукт даёшь на рынок. Бывает, что у кого-то один раз что-то получилось и он думает, что будет ехать на этом всю жизнь. Но ты должен постоянно учиться и если ты способен доучиваться, докручивать всё до идеала, в какой-то момент сам сможешь диктовать эти правила. Думаю, у меня вот этот момент произошёл. Я такое количество себя туда отдала, что в какой-то момент меня стали спрашивать, как лучше и как сделать правильно.

— Немного. Может, процентов 20–30 своего времени я трачу на рекламу.

— Во мне очень долго жило убеждение, что это страшный стыд, об этом никому нельзя говорить. Прямо позор, поэтому я долго это скрывала. Теперь я этого не стыжусь, это просто другое направление. И в нём тоже очень трудно работать. Но оно воспитывает очень хорошие социальные качества, качества борца. Реклама создаётся для людей, и если ты не способен объяснить свою идею, её суть, то люди, для которых ты снимаешь, тоже ничего не поймут. Это хорошая школа.

— Проект был придуман мгновенно, на ощущении той внутренней тревоги, когда в мире что-то менялось И в какой то момент я поняла, что я должна снимать людей и повесить фотографии на стену. Это была идея фикс. Я просто хотела показать людей, которые находятся в переходе между старым миром и новым. Я очень чувствовала этот переход, и 45 человек мне всё-таки удалось тогда снять. И было так здорово, что была возможность всё это развесить на стене в Санкт-Петербурге.

— Если говорить про профессиональных, то из fashion индустрии я ушла в 2013 году и перешла уже в искусство. Потому что я поняла, что хочу работать, не продавая одежду или какой-то образ, а напрямую с человеком, раскрывая, показывая его. Снимать людей любого возраста или формы.

— Гламурную жизнь я точно не веду. Мне бы, возможно, хотелось, но как-то не складывается. Я бы хотела сейчас выходить и побольше знакомиться, но занята разными направлениями в фотографии. Это и мои документальные проекты, которые я сейчас доделываю, и художественные проекты, которые нужны только мне. К счастью, у меня есть возможность их делать и самой их финансировать. У меня есть реклама, конкурсные проекты. И частные съёмки. Поэтому я занята то какими-то сценариями, то проектами. Много времени я трачу на чтение, потому что для человека, который живет в нынешнем мире, читать — это прямо какая-то роскошь.

И честно говоря, ещё я сейчас трачу часть своего времени на изучение одной дисциплины — антропологии еды. Это в настоящий момент вообще никак не развито в России, но я знаю, что в Европе есть институты, в которых это изучают. Это, скажем так, культура употребления пищи: как и зачем мы что-то едим. Очень интересно. Я бы даже какой-нибудь видеоперформанс сделала, связанный с едой. Из рекламы сейчас еда перекочевала в мои творческие проекты.

— Раньше не умела отдыхать. Отдыхать меня учил психотерапевт в течение нескольких лет. Я пережила всевозможные стадии выгорания, нежелания что-либо делать. Сейчас понимаю, что есть вот та прекрасная цветная жизнь и, если я сейчас не выгружу какую-то информацию из головы и не проветрю её, то через месяц не буду иметь ничего, потому что просто лягу и начну умирать.

— У меня есть совет ко всем — обязательно участвовать в конкурсах. Обязательно. Потому что ничего нас так не дисциплинирует и не стабилизирует, как это. Очень полезно участвовать именно в той конкурентной борьбе, где борются профессионалы и анализировать причины, почему ты проигрываешь. Это очень важно, потому что каждый проигрыш даст информацию для роста. И такое совершенно точно происходило и со мной, и со всеми моими знакомыми, которые тоже участвовали в конкурсах. Я могу дать совет поучаствовать в арт-резиденции, потому что это тоже опыт, который важно пройти каждому — не только фотографу, но и художнику, скульптору. Арт-резиденция — это обмен живой человеческой культуры где-то вне дома, где-то в абсолютном дискомфорте, и, главное, это очень большая школа.

— Да, но я обучаю людей имеющих уже какой-то опыт в фотографии. Мне нравится передавать знания, читать лекции. Я хорошо себя в этом чувствую. Но возможности, чтобы положить половину своей жизни на становление школы, у меня просто нет. Нужно иметь большую потребность в передаче знаний для того, чтобы выходить на такой проект.

— Я хочу снимать кино. Как режиссёр. За все эти годы у меня появился режиссёрский опыт: весь процесс съёмок, придумывания и продюсирования был на мне.

— Я думаю, что первый фильм должен быть обо мне, конечно. Не мемуарное, а что-то простое и ясное.

— Не лгать. Я не умею нормально это делать и считаю, что лгать должны люди, которые умеют. Потому что для этого нужна феноменальная память. Это не работает со мной: если я кому-то солгала и пошла на съёмку против себя и своих ценностей, то совершенно точно запорю результат. Не сработает никак. Либо по любви, либо никак.
Однажды я снимала шаверму, и со своим оборудованием не влезала в это маленькое помещение. Практически прижалась спиной к грилю, на котором жарилось мясо, но всё равно продолжила снимать. Потому что у меня были любовь и уважение к этим людям. Это важно. Когда будет любовь, будет и честность.

— Без простых человеческих радостей: моего окружения и друзей. Хотя, искусство у меня на первом месте, а на втором будут люди, которые рядом. Если забрать людей, я проживу какое-то время. Если забрать искусство — меня не станет. А близкие люди оказывают мне невероятную поддержку. Этого не купить ни за какие деньги.

— Да, это правда. Когда ты делаешь что-то истинное для себя, все начинают подтягиваться.

— У меня есть мечта: очень простой фотопроект, для которого нужны только люди и стена. Про наш социальный цифровой аутизм и то, во что мы превращаемся. Так что, все записываемся. Будет много юмора!

— У меня есть мечта: очень простой фотопроект, для которого нужны только люди и стена. Про наш социальный цифровой аутизм и то, во что мы превращаемся. Так что, все записываемся. Будет много юмора!